Продавливая пучеглазые облака, серебристый «Боинг» громом небесным обрушивался на идиллический мир альпийской гармонии. Взгляду красивой молодой блондинки открывалась величественная панорама царства заснеженных каменных исполинов. Вспарывая сияющую хрустальную тишину, самолет опускался все ниже и ниже, и все четче и четче вырисовывались контуры ущелий и рек, все более ощутимым становился бренный мир утраченных иллюзий.
А когда под крылом поплыли тронутые пастельными тонами осени горные долины с синими прожилками рек и ручьев, блондинка вплотную приникла лицом к стеклу иллюминатора. Сквозь цепляющийся за вершины рваный туман проступили перевал и мост, перекинутый через стремнину, зажавшую в отвесных скалах бурную реку. «Сен-Готард, — догадалась она. — А это — Чертов мост, на штурм которого полусумасшедший старик Суворов под градом пушечных ядер и картечи гнал своих двухметровых гренадеров-фанагорийцев… Да… было племя!» — подумала блондинка и, сделав большой глоток кампари, покосилась на дремавшего рядом соседа.
На покрытой цыплячьим пушком голове господина, похожей на перезрелую тыкву, поблескивали капельки пота, а в такт легкому храпу подрагивали розовые обвислые щечки. Почувствовав ее взгляд, он открыл глаза и, взглянув в иллюминатор, проворковал:
— На подлете, Ольга Викторовна, на подлете, голубушка вы наша ненаглядная! Скоро будете лицезреть драгоценного папашу. И дитятко свое обнимете… Соскучилась, поди, по Виктору Ивановичу, сознавайтесь, голубушка!..
Блондинка, бросив через плечо: «Сознаюсь. Соскучилась, Николай Трофимович», — опять отвернулась к иллюминатору.
«Ишь, нос воротит при упоминании отца родного! — с раздражением подумал господин. — Да на такого фазера богу молиться… Слава богу, мой Тотоша хоть и рос без матери, а с этой не сравнить. Конечно, Тотошка не без греха… Но так уж ведется: новое поколение — новые песни… Войдет в возраст, наносное отлетит, как шелуха, — привычно успокоил себя он. — Достается моему мальчику, поди, ныне в Одессе на переговорах с кавказцами!.. Ишь, как вопрос ставят: оружие — утром, доллары — вечером. Да-а, лиц «кавказской национальности» на паршивой козе не объедешь, но слово держат… Сказали — к такому-то числу баксы за «сухое молоко» будут в женевском банке, и они, слава богу, все сполна поступили».
Господин снова кинул заинтересованный взгляд в спину блондинке. «Хороша, породиста, стерва, а лиса лисой, в папашу!.. Сделала вид, будто не знала, что в пакетах из-под сухого молока ушла к клиенту пластидная взрывчатка. Не поняла, видите ли, каким ветром сумму с шестью нулями в швейцарский банк на ее счет надуло. Ох, хитра!.. С другой стороны, без хитрости ныне сомнут и ноги об тебя вытрут. Эх, сбросить бы годков десять, оприходовал бы я тебя, Ольга Викторовна. По нынешнему твоему положению лучшего мужа, чем Походин, тебе не сыскать, не век же с этим Серафимом Мучником вековать. Еще побесишься чуток и сама поймешь, что к чему… А не поймешь, отец понять поможет. У Виктора Коробова не забалуешь».
И вдруг от острой тревоги у Походина испарина выступила на розовых щечках.
«Скиф, вурдалак ее отмороженный, на днях из Сербии в Россию возвращается, — вспомнил он. — Не приведи господи, полыхнет пожар на старом пепелище!.. Надо дать указание, чтобы его мимо Москвы транзитом в Сибирь переправили. И то сказать: Ольга ныне — звезда телеэкрана, миллионерша, а он кто? Подумаешь, герой Балканской войны! Как был сапог армейский, сапогом небось и остался».
Поймав острый, как укол, взгляд спутницы, застигнутый врасплох Николай Трофимович расплылся в приветливой улыбке и жарко зашептал ей на ухо:
— Не извольте беспокоиться, Ольга Викторовна!.. Свидание с папашкой пройдет, так сказать, на высшем уровне. Но совета старого чекистского пса, генерала Походина, послушайте. Не ворошите прошлого, голубушка. Еще древние говорили: «Не возвращайся на старое пепелище». Чего вам в нем, прошлом-то?.. Демократия вон какие возможности деловым людям открыла…
— «Демократию время от времени надо купать в крови», — перебила его Ольга. — Так считает генерал Пиночет, а вы как думаете, мон женераль?
— Я с вами серьезно, а вы… — поджал губы Походин.
— И я вполне серьезно, — усмехнулась собеседница и, отпив глоток кампари, продолжила: — А вдруг прав Пиночет, а?..
— И еще дам совет, голубушка, — гнул свою линию Походин. — Пользуясь выпавшей оказией, переведите свои счета в Швейцарии на отца. Папаша ваш — голова! За год-другой состояние родной дочери он удвоит и утроит. Плохо ли вам без забот и тревог?..
— С его подачи в уши жужжите? — отстранилась Ольга.
— Как можно, Ольга Викторовна! — вспыхнул Походин. — Совет на правах старого друга, поверьте, ненаглядная моя.
— Не поверю, Николай Трофимович! — без злобы ответила Ольга и кинула на него долгий насмешливый взгляд из-под опущенных ресниц.
— Отказываюсь понимать ваш… извините, ваш гонор, Ольга Викторовна! — обиженно пробормотал тот.
— Поймете когда-нибудь, — усмехнулась Ольга и пригубила неразбавленного кампари, давая понять, что тема разговора исчерпана.
Походин с его прагматизмом, выработанным за многие годы работы в КГБ СССР, действительно не всегда понимал эту красивую, взбалмошную, а порой и вызывающе наглую особу. Еще в восемьдесят девятом году он привлек к сотрудничеству Ольгу Коробову, никому не известную тележурналистку, выпускницу журфака МГИМО, и специально создал под нее торгово-закупочную фирму «СКИФЪ» с практически неограниченными уставными возможностями. В предчувствии худших времен, по замыслу папаши Коробова, тогда еще функционера аппарата ЦК КПСС, фирма «СКИФЪ» должна была аккумулировать деньги, вложенные в подставные коммерческие структуры, и служить легальным каналом для их перевода в зарубежные банки.
