«Беда, коль пироги начнет печи сапожник»… А вот, представьте себе, у нас в деле художественной критики только вечно эта беда и есть; всякую минуту пирожники тачают сапоги, и сапожники пекут пироги. У нас каждую минуту вы увидите, что кто ровно ничего не знает про наше художество и про наши картины, тот именно раньше всех торопится о них говорить и писать. Что он представит при этом блестящие примеры своего невежества или скудоумия — а ему-то какое дело! Вот важность какая! Ведь картины пишутся для всех, значит, всякий о них может и говорить. Ну, положим, никому не надо мешать говорить, когда ему хочется и когда вкус у него к этому есть. Пускай себе говорит! Но только при этом вот какая беда. Та же басня Крылова необыкновенно верно прибавляет тут же: «Да и примечено сто крат, что кто за ремесло чужое браться любит, тот завсегда других упрямей и вздорней…» Да, это мы испытываем поминутно: и упрямство, и вздорность незнающих. Посмотрите только, что наши «критики» пишут про «передвижников» и «передвижные выставки». Вздорности и упрямству несть конца. Вы им можете доказать что угодно, самое справедливое, самое истинное, вы можете приводить им самые несомненные факты, статистику, неоспоримейшие цифры — для них все мимо летит. Упрямство и вздорность — неисчерпаемы! Ломят свое да и только.
На днях выступил еще новый враг «передвижников», подписавшийся H. M. под своею статьею в «Неделе» № 11. Этот писатель объявляет, что наши новые художники составляют «кружок», «кружковщину», что они «маленький Китай», что они «окаменели на теориях 60-х годов», и потому «в нашем художественном мирке царит бессмыслица», наши передвижные выставки если и не падают, то и не идут вперед. Но все это отчего? Оттого, что наши передвижники изображают только «народ», ничего другого знать не хотят; что их правила и теории мешают живописать что-нибудь другое; что они умышленно сушат свою фантазию, пылкое воображение, вместо великолепной бальной залы, изящной светской девушки и красавца офицера, рисуют ломовиков и мужиков, Самозванца, непременно с бородавками на лице, и т. д.
На все это нечего было бы и отвечать, потому что это повторение в тысячный раз вечно одних и тех же нападков «комильфотных» и раздушенных petits-crevès на правдивость и национальность искусства. Не диво встретить между ними даже таких молодцов, которым противен, невыносим язык Льва Толстого и его школы, и называют они его лженародным, «мякинным языком». Им что-то совсем другое нужно, вся ложь, фальшь, смазливость и условность самых плохих, рутинных картин современной Европы. От этого не излечишь, против этой болезни не скоро найдешь лекарство. Но досадно видеть, когда все это непонимание соединено с напраслинами и фальшами. Пускай себе не любят нашей молодой, талантливой новой школы живописи, пускай ничего в ней не понимают по привычке и по вкусу к банальным, но паточным картинкам целой тучи плохих французских и немецких художников, наполняющих теперь все рынки, но это не резон выдумывать и печатать вздорные, небывалые факты.
Ныне «передвижникам» ставится в виде обвинения, что они пишут все только «народ». Да ведь это неправда!!
Изображать народ! Да разве это что-то худое? Нет, напротив. Особливо когда большинство наших художников именно исходят из недр нашего народа и, значит, всего более, всего лучше, всего тверже его знают. Только то искусство и хорошо, и значительно, которое живописует то, что художником глубоко прочувствовано, что произвело на него глубокое впечатление. Зачем нашим художникам писать «великолепные залы» со светскими «пленительными барышнями» и «красавцами гвардейцами», которых они не знают, и раздушенные амуры, которые для них слишком далеки и чужды! Да и где это вы видели, H. M., во всей европейской живописи крупные создания с барышнями и офицерами? Европейские живописцы должны подвергнуться тем же вашим карам, как и наши. Поэтических амуров, офицеров с барышнями в великосветских залах мы что-то не знаем во всей существующей до сих пор живописи. За что же такие нападки на одних бедных передвижников?
Господина H. M. удивляет требование, чтобы художники писали только свои вещи, то, что принадлежит нашему отечеству, нашей природе, нашим характерам, нашим типам. И пусть он дивится, если мало понимает! Но отчего же все романы, повести, комедии, драмы пишутся у нас на наши сюжеты, а не на иностранные? Видно, резон какой-нибудь на то есть, а наши живописцы должны делать наоборот
Способность художника к правдивому изображению иноземного чужого — редкое исключение. Это доступно только лишь самым высоким художникам («Египетские ночи», «Сцены из рыцарских времен» Пушкина).
Но дело в том, что даже и обвинение-то в вечном представлении все только нашего «народа» да «народа» — сущая неправда и выдумка галантерейного писателя. Он просто не знает того предмета, про который говорит. Чтобы доказать, до какой степени он толкует о неизвестном ему предмете, я сделаю только одно: приведу список картин новых наших художников с сюжетами не из одной только жизни «народа», столько для него презренного и низменного.
