Однажды, вдруг, когда-нибудь…
В сборник вошли четыре повести о наших современниках. Все эти повести можно назвать сказочными, однако элемент сказки служит в них лишь условным авторским приемом, позволяющим вести серьезный и взволнованный разговор и о становлении характера молодого человека, и о его отношении к жизни, к ее «вечным» для литературы темам — к своему таланту, к труду, к любви, и о серьезных нравственных проблемах, заботящих сегодняшнюю молодежь.
| Жанр: | Научная фантастика |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 93 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1983 |
| Формат: | Полный |
Однажды, вдруг, когда-нибудь… читать онлайн бесплатно
Странник
1
Приглушённые тона осени…
Да нет, вздор: как же тогда буйство красок, бунинское «осенний пёстрый терем»? Лес — жёлтый, красный, оранжевый, но ещё и зелёный и коричневый под ногами. И рыночные астры и жёлтые маковки золотых шаров. Это — из ряда природного. А есть ещё ряд урбанистический, по-простому — городской: жёлтые, красные, оранжевые, зелёные, коричневые «Жигули» и «Москвичи», цветные квадраты «классиков» на асфальте, чёрно-белые, контрастные жезлы милиционеров. Ну и одежда, конечно: одеваются нынче ярко, толпа пёстрая, нарядная.
Всё так. А как быть с небом?
Вспомнили Бунина — не грех вспомнить и Александра Сергеевича.
«Уж небо осенью дышало…»
Осеннее небо — блёклое, выцветшее под летним солнцем, выгоревшее, его уж и голубым иной раз не назовёшь, а если облака набегут, затянут — серым-серо…
— Бородин, спишь?
Это ему. Как гром небесный, как возмездие за леность мысли. Последний учебный год, пережить бы, перемочь…
— Куда там, Алевтина Ивановна, разве заснёшь?
Хамский ответ, конечно, но Алевтина простит.
— Дома надо спать, Бородин, а на занятиях слушать педагога.
— Я слушаю, Алевтина Ивановна, я весь — одно большое ухо.
Улыбнулась. Представила Игоря Бородина в виде уха. А однокашникам только палец покажи…
— Тихо, тихо… Прямо дети… Кончили разговоры, продолжаем урок…
Продолжаем… Итак, на чём мы остановились? Ах, да: приглушённые тона осени. Окна в классе чистые, отдраенные перед началом учебного года, за одну сентябрьскую неделю не запылились, а видно-то сквозь них лишь небо, тусклое, как стиранные-перестиранные джинсы с заплатами облаков. Каково сказано? Сравнение в духе конца двадцатого века, броское и убедительное, а также лаконичное.
— Ну ладно, — опять Алевтина, неймётся ей, — до звонка — пять минут, я вас отпускаю. Только тихо!…
Экое благородство! Хоть пять минут, да наши.
— Бородин, останься.
Не вышел номер.
— Надо ли, Алевтина Ивановна?
— Ну ты и нахал, Бородин! Если я говорю, значит, надо.
— Хозяин — барин, — это уж по привычке, чтобы его слово последним было. А так-то зря к Алевтине цеплялся, безвредная она и историю неплохо ведёт, интересно…
— Что с тобой, Игорь?
— А что со мной, Алевтина Ивановна?
— Ты в последнее время стал каким-то рассеянным, остранённым.
Красивое слово — «остранённый». А ведь если вдуматься — ничего хорошего. Остранённый — со странностями, сдвинутый по фазе, псих ненормальный. Спасибо, Алевтина Ивановна.
— Спасибо, Алевтина Ивановна.
— За что?
— Да нет, это я так.
— Что случилось, Игорь? Ты здесь — и тебя нет. На других уроках так же?
— Вам жаловались?
— Пока нет.
— Уже приятно.
— Десятый класс, Игорь, выпускной год. Ты идёшь на медаль…
Иду на «вы». Кто кого: я — медаль, или она — меня?
— Не волнуйтесь, Алевтина Ивановна, я постараюсь не подвести родную школу, альма-матер, так сказать, куда мы ребятишками с пеналами и книжками…
— Ну что ты за человек, Бородин?
Что за человек? Да так себе, серединка наполовинку, учёный мальчик с пальчик ста восьмидесяти сантиметров от полу.
— Обыкновенный человек, Алевтина Ивановна. Да вы не беспокойтесь, не надо, ничего со мной не случилось, просто сообразил, для чего мне голова дана.
— А раньше не знал?
— Раньше я ею ел. А теперь ещё и думать начал.
— Лучше поздно… И о чём думаешь, если не секрет?
— Обо всём, Алевтина Ивановна, мало ли о чём. Как надумаю — сообщу.
— Ну иди, Бородин, думай…
Вот и поговорили. Алевтина огорчена: не проникла в душу юноши Бородина, не нашла контакта, сейчас клянёт себя почём зря. И вправду зря. Бородин и сам нынче своей души не ведает, она ему — потёмки. Бедный, бедный Бородин… Так и заплакать недолго — от жалости к себе. А между тем права Алевтина: год выпускной, а завтра контрольная по физике. Хотя она и несложной быть обещает, однако же подготовиться надо.
Вышел во двор, навстречу — Пащенко, гордость школы, прыгун в высоту, отличный парень, друг и товарищ.
— Чего ты к Алевтине пристал?
— Это не я к ней, это она ко мне.
— Как завтра с физикой?
— А как? Напишем, не впервой.
— Я за тобой сяду, лады?
— Нет проблем, Валера.
— Что вечером делаешь?
— Думаю, — подчеркнул голосом.
Пащенко засмеялся.
— Ты, часом, не подался ли в дзэн-буддисты? Самосозерцание, самоуглубление… Хочешь, мантру подскажу?
«Мантра» — вещее слово, зацепка для ухода в нирвану. Интеллектуальный человек Валера Пащенко, всё-то он знает, всё-то он слышал.
— Спасибо, Валера, у меня есть.
А что ему ещё ответить?
— Не спрашиваю, не любопытствую, удаляюсь, удаляюсь. Помни о контрольной!
Помню, помню, на память пока жалоб нет. Всё будет в порядке, Пащенко заглянет через плечо с заднего стола, с его ростом это несложно, сдует что положено…
Вещее слово — «память». Отличная зацепка для самоуглубления. А какая память у семнадцатилетнего пацанёнка, ещё не жившего, а прораставшего у папы с мамой на виду? Память на события: переезд на новую квартиру, недельный поход на велосипедах по Московской области, поездка с отцом на Урал.
«О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!
Кто побывал, тот не забудет никогда…».
Память на вещи: опять же велосипед «Старт-шоссе» с десятью передачами — мечта восьмиклассника Бородина, потом цветной телевизор, новая мебель, пятидесятитомная детская библиотека… Память на встречи: тут всего и не перечислить… Что ещё? А ничего. Нечего вспоминать. И тогда на помощь может прийти чужая память. Отцовская, например. Хотя у него тоже, честно говоря, многого не наберёшь. Единственное, что было, — война. Так он тогда мальчишкой существовал — в эвакуации с матерью, с бабкой Игоревой. А отец, то есть дед Игоря, тот воевал, тому было бы что вспомнить для внука, да не дожил он до Игоря, умер в шестидесятом.
