На ухоженные могилы церковного кладбища изредка падали усопшие кленовые листья. Откуда-то с неба доносился голос песнопевца: «Отче наш, иже еси на небесех…». Дедушка лет восьмидесяти — тощий, седой, неуклюжий по старости — не спеша сгребал листья граблями и вторил песнопевцу дрожащим старческим баритоном. Как вдруг, совершенно неожиданно с неба повалил снег, застилая все вокруг ярко-белым покрывалом, и через миг над кладбищем уже завывала метель, ломая обледеневшие ветки кленов.
— Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя… — доносилось сквозь пургу.
Метель прекратилась также внезапно, как и началась. Земля вмиг почернела. На проталинах пробились подснежники, на деревьях в долю мгновения выросли молодые листья, и вскоре наступило лето.
Там, где заканчивалось кладбище, начинался лес. Ровными рядами выстроились сосны. Пахло хвоей. С другой стороны церковного двора была видна асфальтовая дорога, а за ней — широкий луг. За спиной дедушки высились золотые купола православной церкви.
Старик устало перевел дух, обернулся к храму и трижды перекрестился: «Яко есть царство и сила, и слава Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».
Молитва смолкла, и стало слышно, как поют птицы, как шелестит молодой листвой кладбищенских кленов завораживающий ветер… Как вдруг, раздалось выразительное коровье мычание и иные звуки замерли. На мгновение стало тихо до звона в ушах. Дедушка подозрительно сморщил брови и напряг свой взор.
Переминаясь с ноги на ногу, медленно, опасливо оглядываясь по сторонам, из храма божьего вышло рыжее рогатое создание. Корова мирно сошла по паперти и снова выразительно промычала.
— Ах ты, окаянная, — вознегодовал старик, — а ну, ступай назад!
Корова измеряла его туманным взором, покачала головой и отвернулась, ничего не желая слышать. Кладбище и лес, видимо, не пробудили в ней интереса, а вот широкий луг за дорогой выглядел весьма привлекательно. Милку заворожила высокая сочная трава, и она ринулась к лугу с сияющими от восторга глазами.
— Ах ты, Кармина Бурана! — по-своему выругался старик, — стой! Я тебе говорю, стой, Милка!
Дедушка взмахнул граблями, как священным оружием и бросился вдогонку за неразумной божьей тварью…
Подземный тоннель, казалось, не имеет ни конца ни края. Ни одним звуком в нем не проявлялась жизнь, и только откуда-то сверху изредка срывались крупные капли вязкой влаги и лениво падали, разбавляя грязь. Попривыкнув к темноте и вглядевшись в черную даль тоннеля, можно было заметить маленькую, хотя и яркую, как звездочка, точку дневного света.
Внезапно невесть откуда донесся гул мотора, а через мгновение по подземной дороге черной стрелой скользнул, стремительно уносясь прочь вперед, фешенебельный лимузин. Он невообразимо быстро приближался к концу тоннеля. Точка света неумолимо росла, пока не превратилась в яркое, слепящее глаза, голубовато-белое пятно света. Водитель опустил на глаза темные очки.
У самого конца тоннеля рев мотора взбудоражил логово огромных летучих мышей. С неистовым криком они набросились на автомобиль, но, как только поняли, что не могут противостоять рукотворному монстру, сразу же ринулись вон из тоннеля. Кошмарной тучей, как грозное апокалиптическое знамение, они вылетели наружу. Сраженные губительным светом крылатые звери истошно закричали, наводя ужас на все живое в пугающем своей колдовской красотой лесу, и в панике разлетелись в разные стороны. Лимузин выехал на лесную дорогу, которая была далеко не такой прямой и гладкой, как подземная, поэтому водитель сбавил скорость.
— Ненавижу этих тварей, — сказал он и сдвинул очки обратно на лоб, — и свет в конце тоннеля ненавижу!
Маленький, лысый, с кроличьими глазками водитель глянул на пассажиров в широкое зеркало заднего вида. Не получив ожидаемой реакции на свою реплику, он стал напевать незатейливую песенку:
— Не отдам я вам и дня,
Грусть моя и скука.
Потому что у меня
Есть большая штука…
Сзади сидели двое: худосочный долговязый мужчина и молодая женщина. Мужчина выглядел деловым и серьезным, одет он был в элегантный летний костюм с бабочкой, на коленях у него лежала небольшая кривая трость. На вид ему было лет сорок.
Автомобиль шагнул колесом в глубокую рытвину, и водитель еле слышно выругался.
— Невежа, вы испортите мне прическу! — возмутилась дама. Волосы её были уложены, как доменная печь.
— Григорий, — сказал пассажир, — рули поаккуратнее.
— Пытаюсь, Адер Иванович, — ответил водитель, но снова чертыхнулся, когда колесо машины наскочило на кочку. — Как же легко вам рассуждать, попробовали бы сами порулить на этой чертовой дороге!
В разговор снова вступила пассажирка. Её можно было бы принять за сноба, не имей она вредной привычки покусывать во время разговора свои длинные, пестро размалеванные ногти.
— Гриша, я вас умоляю! — жеманно сказала она, — гроссмейстеру приходится и не такие ситуации разруливать, но нас при этом на кочках не подбрасывает.
Водитель глянул в зеркало на свою оппонентку с такой неприязнью, что та моментально съежилась и оробело фыркнула.
