В черновом варианте произведение было написано еще летом 1983 года и по объему оно казалось небольшим. Идея написания пришла в голову как-то сама собой: поставить среднестатистического, простого «советского человека» в фантастические условия и представить, предугадать его действия в этих условиях. Причем, чтобы он действовал не так, как предписывалось идеологическим воспитанием, а исходя из основанных на его житейском понимании моральных принципов. Для этого, не скрою, и это понятно, попытался для начала представить в этих условиях самого себя. А потом как-то пошло-поехало и в течение каких-то полутора месяцев, не очень то и интенсивных занятий в свободное от основной работы время, я это произведение и соорудил. Причем, по сути, совсем не для того, чтобы издавать его, а в основном для прочтения друзьями. Ибо в те времена, для того, чтобы что-либо издать, даже мелкий рассказик, нужно было или состоять в Союзе писателей СССР, а для того чтобы вступить в этот союз, нужно было иметь публикации, так что «куда не кинь — везде клин».
После прочтения набросков повести парой приятелей, рукопись благополучно пролежала в письменном столе до 1985 года, а после Чернобыльской катастрофы, я так и вовсе подумал, что мое произведение никогда не увидит света, и попросту решил про него забыть. Уж больно описание пустынного города ассоциировалось с покинутой после аварии, Припятью. И даже если бы я, вздумал предъявить рукопись в каком-либо издательстве, скорее всего, услышал бы упреки в плагиате, несмотря на любые уверения, что написано-то это все было еще за три года до катастрофы. По этим же причинам не брался я за окончательное оформление и позже. И уже даже в наши дни, когда можно издать все что угодно за свои средства, о публикации я не мечтал. Не мечтал, пока в рукописи это, так сказать, произведение, не прочла одна из знакомых, которая, застыдив в скромности, подвигла на продолжение.
Новый импульс к продолжению дала та неразбериха, порожденная развернувшимися в стране процессами, по сущности своей, демократией которые даже с натяжкой, назвать было бы не совсем этично. Захотелось представить хотя бы подобие общества, которое в какой-то мере отвечало бы идеалам менталитета страны и тем же, но действительным понятиям демократии, не с ее дикой анархией, а насколько возможно упорядоченными процессами. Такое общество, которое с неким налетом романтики, мне представилось.
И вот тогда родилось «ЭХО ВТОРЖЕНИЯ», название которого я применил при названии всего романа, а также эпилог, который, думаю, можно назвать прологом для дальнейшего развития фантазии уже у читателя.
Теперь, более чем, через десять лет после начала написания роман закончен. Хотя в процессе доработки возникли еще кое-какие идеи, которые наметили продолжение, но боюсь, как бы на это не понадобился еще один десяток лет.
Произведение, я даже не собираюсь отрицать, имеет явный и личностный налет утопизма, но кому не хотелось бы, помечтать об общественном устройстве планеты, способном не столько противостоять «злобным пришельцам», сколько обеспечивающем распространение человеческой цивилизации по просторам Вселенной. И такая утопия, по своей реалистичности, не кажется мне сильно отличающейся от мифического коммунизма.
Голова объявила протест
Против изнасилования
«Историей КПСС»
И. Тальков
Рано утром вернувшись из столицы и приняв для снятия усталости душ, Вероника Сенявина созвонилась с тетей и сообщила ей о своем приезде. Тетю Елену Вероника практически считала матерью, так как в восемь лет лишилась родителей, и та воспитывала ее до настоящего времени. И только с год, как Вероника переселилась от нее в квартиру родителей, до того пустовавшую, и теперь они общались весьма редко. Теперь она проживала одна, что являлось «голубой мечтой» многих ее сверстников и сверстниц.
После душа она почувствовала себя несколько бодрее, но путешествие в плацкартном вагоне не очень-то располагает к крепкому сну, и она решила немного отдохнуть. Плотно позавтракав, она нагишом нырнула под одеяло и с легкостью на душе постаралась забыться сном. До начала занятий в столичном университете оставалось еще целые две недели, и теперь она с чистой совестью могла посвятить это время отдыху и развлечениям.
До вчерашнего дня настроение ее было не таким радужным. От последней сессии за нею тянулся «хвост» вовремя не сданного экзамена по истории компартии, который с неимоверными для себя усилиями ей, наконец, удалось «столкнуть».
При всем притом, что Веронику нельзя было назвать неспособной к изучению наук, именно эта дисциплина давалась ей с большой натугой. Просто она никак не могла понять смысла, зачем почти дословно и нудно необходимо заучивать формулировки повесток дня одного за другим съездов партии, да еще досконально помнить даты их проведения. По ее мнению суть этих формулировок, особенно где-то пяти последних съездов, практически ничем не отличались один от другого, разнились только хитросплетением фраз, отражающих одно и то же содержание.
Пионерско-комсомольским романтизмом, вроде «Взвейтесь кострами синие ночи… и Орленок, орленок, взлети выше солнца»… она уже переболела в школе, отдав им дань в совсем юные годы. И все равно она никак не могла понять, зачем ей, хотя комсомолке еще со школы, нужно забивать голову идеологией. В то время, когда имеется много других, не в пример более интересных научных дисциплин, вроде той же географии, биологии и генетики, все еще называющейся просто селекцией, которые она с энтузиазмом постигала и имела по ним отличные оценки. То же относилось и к другим изучаемым на курсе предметам, и только этот идеологический, стал для нее камнем преткновения. Можно было только завидовать некоторым ее сокурсникам, которые по остальным предметам имели троечки с натяжкой, но вот на экзаменах по истории компартии могли часами рассказывать о партийных дискуссиях, правых и левых уклонах, сыпать историческими датами тех или иных конференций. Но даже эти речи, довольно сносно адаптированные к упрощенному восприятию, никак не могли найти отклик в ее сознании. Ну не могла она себя убедить в том, для чего ей, будущему специалисту по генетике, может помочь история возникновения партии большевиков, и о чем первые ее члены совещались где-то там за границами Российской Империи, как бы эту империю разрушить. Если выразиться упрощенно, не принимала ее душа этой науки.
