Эдгар Лоуренс Доктороу
Эджмонт-драйв
Что это была за машина?
Не знаю. Старая машина. А какая разница?
Человек целых три дня торчит в машине перед домом, можно было бы и знать, как описать ее.
Какая-то американская.
Уже что-то.
Прямоугольная машина с длинным капотом. Длинная и на вид легкая.
«Форд»?
Может быть.
Ну, уж конечно не «Кадиллак».
Нет. На вид совершенная жестянка. Старый автомобиль. Выцветшего красного цвета. Большие круглые пятна ржавчины на крыле и на двери. Машина набита вещами. Похоже, он возит с собой все, что у него есть.
Ну, и чего ты от меня хочешь? Чтобы я не пошел на работу и остался дома?
Нет. Это все чепуха.
Если чепуха, зачем было рассказывать?
Да, не стоило.
Он на тебя пялился?
Прошу тебя…
Пялился?
Когда я повернулась, он завел двигатель и уехал.
Что ты хочешь этим сказать? Значит, до того, как ты повернулась…
Я чувствовала его взгляд. Я полола.
Нагнувшись?
Ну вот, опять.
Зная, что этот подонок каждое утро отирается перед нашим домом, ты идешь в сад и наклоняешься?
Ладно, давай прекратим. У меня есть дела.
Может быть, и мне запарковаться поблизости и понаблюдать, как ты полешь. За компанию с ним. Это нечто — смотреть на тебя в шортах, когда ты нагибаешься.
Тебе ничего нельзя сказать.
Это был «Форд Фолкэн». Ты говорила, он был прямоугольный, с резкими краями, плоский. «Фолкэн». Их выпускали в шестидесятых. Трехскоростной рычаг на рулевой колонке. Всего девяносто лошадей.
Да, потрясающе. Ты знаешь о машинах все.
Послушай, прекрасная садовница, знать автомобиль мужчины — значит знать его самого. Это небесполезно.
Прекрасно.
Этот парень какой-нибудь иммигрант из Тихуаны.
О чем ты говоришь?
Кто еще стал бы ездить на сорокалетней колымаге? В поисках работы. В поисках того, что можно стянуть. В поисках чего-нибудь от дамы с длинными белыми ногами, которая имеет обыкновение наклоняться над своими грядками.
Ты не в своем уме. А когда пытаешься изобразить всезнайку…
Я завтра утром пропущу работу.
У иммигрантов не бывает таких длинных светлых волос. И когда он опустил окно, я увидела розовое лицо и светлые глаза.
Хо, хо! Вот мы до чего-то и добрались.
Если вы не уедете, я запишу номер вашей машины. Копы потребуют у вас удостоверение личности и проверят, может, вы им известны…
Вы позвоните в полицию?
Да.
Почему?
Почему бы нет. Если вы не уезжаете. Паркуйтесь где-нибудь еще. Мне неприятно видеть перед домом это старье.
Очень жаль, но это моя единственная машина.
Разумеется, ведь никто не станет ездить на такой штуке, если не будет иного выхода. Да еще со всеми пожитками. Вы торгуете вещами из багажника?
Нет. Это мои вещи. И я не собираюсь расставаться ни с одной из них.
Потому что никому по соседству не нужно ничего из автомобильного багажника.
Что ж, мне очень жаль, что разговор не получается.
Действительно. Я обычно не слишком дружелюбен с извращенцами, которые гоняются за моей женой.
О, боюсь, это недоразумение.
Правда?
Я не собирался никого беспокоить. Хотя можно было сообразить, что парковаться напротив вашего дома — значит привлечь внимание.
Это вы верно заметили.
Если я за чем-то гоняюсь, так это за домом.
Что?
Я раньше здесь жил. Три дня собираюсь с духом, чтобы постучать в вашу дверь и назвать себя.
Да, я вижу, кухня стала совсем другая. Все спрятано, все встроено. У нас раковина — белая, керамическая — стояла отдельно, на тонких ножках. А вот здесь был шкафчик, в котором моя мать держала продукты. Однажды полка с устройством для просеивания муки рухнула. До сих пор помню.
Я бы, наверное, оставила его. Все эти нововведения достались нам от людей, которые жили здесь до нас. У меня есть собственные идеи относительно того, как и что здесь можно переделать.
Должно быть, вы купили дом у тех, кому я его продал. Вы давно здесь?
Погодите. Сейчас соображу. Мы переехали сюда сразу после рождения старшего сына. То есть двенадцать лет назад.
А сколько у вас детей?
Трое. Все мальчики. Иногда я думаю, что неплохо было бы иметь девочку.
Они все школьного возраста?
Да.
У меня есть дочь. Взрослая.
Хотите чаю?
Спасибо, да. Вы очень добры. Женщины, как правило, бывают более доброжелательны. Надеюсь, ваш муж не станет сильно сердиться.
Конечно, нет.
Откровенно говоря, я здесь испытываю какое-то беспокойство. Ощущение, словно в глазах двоится. Местность почти не изменилась. Только деревья стали старше и выше. Домá, что ж, они по большей части, стоят как прежде, хотя у них уже не такой гордый, процветающий вид.
Да, это давно сложившийся район.
Согласен. Но знаете, время причиняет страдания.
Да.
Мои родители развелись, когда я был ребенком. Я жил вместе с матерью. Она умерла вон там, в хозяйской спальне.
Ох.
Простите, иногда я бываю бестактен. После смерти матери я женился и привел сюда жену. Потом я уже нигде не жил подолгу. И, разумеется, никогда больше не владел недвижимостью. И потому это дом — пожалуйста, поймите меня правильно — это дом, в котором я продолжал жить. Я хочу сказать, мысленно. Ведь я бродил по этим комнатам с самого детства. До тех пор, пока они не стали отражать меня, словно зеркало. Я имею в виду не то, что в обстановке сказывалась индивидуальность нашей семьи, наши вкусы. Я не об этом. О том, что стены, лестницы, комнаты, их размеры, расположение сделались мной в такой же мере, как я сам. Я понятно объясняю? Куда бы я ни бросил взгляд, я видел себя. Видел себя неким образом соразмерным дому. Вам не приходилось такое испытывать?
