– Меня шантажируют, – заявила Милка.
Судя по выражению ее лица, она не шутила, да и тон, которым она произнесла эти слова, заставлял задуматься. Однако, несмотря на это, заявление вызвало сомнение. Кто, а главное, с какой стати ее шантажирует? Я решила не торопиться с выводами и дождаться объяснений, лелея в душе надежду, что подружка вкладывает в глагол «шантажирует» иной, только ей понятный смысл. С готовностью кивнула и на нее уставилась. И тут же нарвалась:
– Чего ты глаза таращишь? Меня шантажируют. И в этом нет ничего смешного. – Милка горестно вздохнула, покачала головой и сказала с обидой: – Господи, ну что за дерьмо, а?
– Действительно, – сказала я. – В самом деле, что за дерьмо?
– Ты издеваешься, что ли? – возмутилась подруга.
– Нет, пытаюсь понять. Ты не могла бы в нескольких словах и по возможности толково объяснить, что это за хрень такая?
– Ты шантаж имеешь в виду? – хмыкнула Милка. – Это когда какой-нибудь сукин сын вымогает у тебя деньги.
– Это называется вымогательством, – поправила я, все еще сомневаясь, что Милка говорит серьезно. – Шантаж – это когда деньги требуют в обмен на компромат.
– Очень умная, да? – съязвила подруга и вновь головой покачала, досадуя на мое нежелание поверить, что ее кто-то шантажирует.
Час назад Милка позвонила мне и произнесла обреченно:
– Надо встретиться.
– А чего голос у тебя похоронный? – на всякий случай спросила я.
– Неприятности.
– На работе проблемы?
– Какая, на хрен, работа! – рявкнула Милка, и я посоветовала себе с вопросами повременить, заподозрив, что проблемы касаются дел сердечных.
Полгода назад Милка едва не лишилась возлюбленного, в том смысле, что он предпочел ей другую девицу, найдя ту более привлекательной. О том времени я до сих пор вспоминаю с дрожью душевной. Милка называла своего Берсеньева не иначе как «любовью всей моей жизни», что особого доверия не внушало. Дружили мы с ней лет семь, и за это время я успела свести знакомство по меньшей мере с тремя представителями мужского пола, о которых подружка говорила точно так же. Но, несмотря на это, от души ей сочувствовала, потому что Милка – существо увлекающееся и, как голливудские звезды, свято верит, что даже шестой по счету брак заключается на небесах. Разрыв, и без того неприятный, усугублялся тем, что Сергей Львович Берсеньев был не только ее возлюбленным, но и хозяином фирмы, в которой работала моя подруга. Женихом считался завидным, что, по моему мнению, и не позволило Людмиле Михайловне послать его подальше, когда она узнала о шалостях на стороне. Милка мечтала выйти замуж за олигарха и отступать без боя была не намерена. Если бы ей перешла дорогу девица двухметрового роста со схожими мечтами, подружка, вне всякого сомнения, сумела бы очень быстро поставить нахалку на место, но соперницей оказалась обычная девушка, не блиставшая, с точки зрения Милки, ни красотой, ни особым умом, и это доводило ее до бешенства, потому как приходилось признать: вовсе не скверная мужская привычка хватать все, что плохо лежит, толкнула Сергея Львовича на опрометчивый шаг, а самая что ни на есть большая любовь, о которой, кстати, так любила порассуждать Милка. Подруга то грозилась незамедлительно лишить обидчика жизни, то подстерегала его в коридорах родной фирмы с намерением воззвать к совести и былым чувствам. Сергей Львович был непреклонен. Вежливо, но твердо он, точно мантру, повторял одно и то же: «Прости, Мила, но я без нее не могу», доводя тем самым бывшую любовь до тихого бешенства. С работы он ее не увольнял и даже повысил до начальника отдела, вел себя по-джентльменски, полностью признавая свою вину, и зашел так далеко, что купил ей квартиру, надо полагать, в качестве компенсации за моральный ущерб. И хоть Милка в сердцах называла его «подлецом», но сама в своей правоте сомневалась.
Думаю, в тот момент она в самом деле в него влюбилась, разглядев с некоторым опозданием в парне с толстым кошельком в общем-то неплохого человека. Другая бы на ее месте, уяснив всю серьезность его намерений в отношении ничем не примечательной девицы, скорее всего, отступила бы, пожелав влюбленным счастья, но Милка не желала. К тому моменту ее любовная драма стала напоминать мексиканский сериал, я в перипетиях запутанных ходов успела потеряться и, утратив интерес к этой истории, слушала откровения подруги вполуха, а в ответ на ее вопрос «что делать?» невнятно мычала. Поэтому слегка удивилась, когда она сообщила мне, что отправляется с Сергеем Львовичем отдыхать в Венесуэлу.
– Он понял, какого свалял дурака, и надумал вернуться? – заранее радуясь за подругу, спросила я.
– Ничего он не понял, – нахмурилась Милка.
– Тогда ему стоит отправиться в Венесуэлу с Чухонкой, – рассудила я. – Или ей он тоже успел дать отставку?
У возлюбленной Сергея Львовича обнаружились эстонские корни, оттого Милка называла ее не иначе как Чухонкой. Мне было все равно, как ее называть, тем более что с девицей я была не знакома и настоящего имени даже не знала.
– Он сказал ей, что уезжает по делам на пару недель, а эта овца ему поверила. Вот уж дура, прости господи. Я перед этим мерзавцем на коленях стояла и поклялась, что оставлю его в покое после возвращения из отпуска.