Я обедал в какой-то забегаловке, которую и столовой назвать было трудно. Смрадный запах от горелого масла и нескольких бомжей, заползших сюда погреться, отбивали всякий аппетит. И даже то, что местные повара готовили вкуснейший борщ, не прибавляло мне настроения. Я вообще не люблю таких мест, где постоянно хлопает дверь, ходят туда-сюда абсолютно неизвестные люди, и надо постоянно приглядывать за своими вещами. Больше всего я люблю порядок, полную определенность. Но что поделаешь: работа есть работа. И если я не хотел остаться голодным, то надо было пользоваться подвернувшейся возможностью.
В очередной раз хлопнула дверь. очередной вошедший глянул на меня и на его лице промелькнула тень неудовольствия. Ну все понятно, дядя, ты тут постоянный клиент, а я занял твое любимое место. Ладно, переживешь, я пока это место покидать не собираюсь.
Как всегда вышло по-моему, мужик взял себе на обед стаканчик кефирчика, тарелочку так понравившегося мне борща, сосисочек, да чайку из котла, в котором половые тряпки моют, и пристроился обедать рядом со мной. Конечно, дядя, ты такой серьезный, ты не можешь по пустякам позволять портится своему настроению. Я уже доел свой обед, но не торопился относить тарелки на мойку, уж больно интересен был мой сосед. Во-первых, он очень красиво ел.
Редко встретишь человека, имеющего стиль в еде. Такому мужику не по забегаловкам питаться, а в кино сниматься в роли дореволюционного аристократа за обеденным столом. А во-вторых, мне было интересно разглядывать его. Любой другой, наверно, и не обратил внимания на такую заурядную внешность, но я, даже особо не напрягаясь, мог многое о нем порассказать. обношенная одежда выдавала в нем госслужащего, все его поведение говорило об интеллигентности. Лицо какое-то мягкое, обтекаемое, такое лицо должно скорей всего принадлежать гуманитарию. Если добавить ко всему этому еще и то, что через дорогу расположен какой-то биологический НИИ, то понятно, что визави мой работает биологом. Да не рядовым. Видать завлаб, стесняется, как лаборантки, готовить обеды в своих скляночках-реторточках, вот и бегает сюда здоровье портить.
Однако, мужик сам виноват в своей любви к определенному месту. И за это он поплатится. Именно он должен светским разговором развеять мою скуку. А собеседник он должен быть хороший.
— Скажите, — обратился я к нему. — Вы Стругацких любите?
— Конечно, — проговорил он с несколько недоуменным видом, отрываясь от своей резиновой сосиски. — Но к чему такой странный вопрос?
— Видите ли, смущает меня одно место в «Трудно быть богом».
Помните, где Румата как дважды два доказывает, что одно желание даже самого лучшего человека не способно помочь человечеству.
Причем, даже если есть бог, который готов исполнить это желание.
— Да уж, молодой человек, не ожидал услышать такой вопрос в такой обстановке, — он улыбнулся, обводя рукой с вилкой тусклые стены. — Но постараюсь ответить. Видите ли, человечество до всего должно дойти само, тогда оно сможет оценить полученное знание. А так получается, что неандертальцу дают автомат. Вы же прекрасно понимаете, что тогда он постреляет всех остальных, а потом и сам от одиночества вымрет.
— Да не понимаю я, не понимаю! Понимал- так не спрашивал бы!
Ведь желание — любое, неужто нельзя придумать такое, чтоб на благо? Хотя бы, например, убрать у людей агрессивность?
На нас, привлеченные шумом моего голоса, стали поглядывать раздавальщицы. Но бутылки на столе не было, а к шумным клиентам они уже привыкли.
— Ах, молодой человек, Вы не понимаете. Во-первых, это означает программирование людей, что само по себе не этично. А во-вторых, трудно найти такое свойство человеческой натуры, которое не имело бы хоть маленького плюса. Уберите агрессивность и что Вы получите? Да, исчезнут войны, но еще и исчезнет кураж. Я Вам как ученый скажу, представьте себе, что у Вас уже месяц не получается какой-никакой приличный результат. И вот тут из Вас выплескивается вся Ваша агрессивность. Вы входите в раж, готовы все перебить. Но вместо этого Вы думаете: «Ах, так! Не идешь, дрянь! А мы тогда так попробуем, а теперь вот так!» Глядишь и получилось. А без агрессивности, кто знает, сколько еще это могло тянуться. Вот так вот, а Вы говорите — убрать.
— Ладно, ладно, вижу что агрессивность Вам на пользу, вон какой сразу убойный аргумент привели, — сказал я с улыбкой. — Но не верю я, что нет никакого выхода. Должен быть какой-то. Надо только правильно сформулировать желание.
— Есть выход, конечно есть. Это сознательная работа, работа, приносящая человеку радость. Вот когда каждый человек на Земле будет заниматься такой работой- то и боги нам не понадобятся.
— Ой, боюсь и Вы впадаете в утопизм. А если наемному убийце его работа доставляет радость? Представьте себе такого- садиста и мизантропа. он что, должен ходить и убивать?
— Нет, боюсь я не совсем хорошо высказался. Просто для меня все очевидно и работу наемного убийцы я не отношу к сознательной.
Давайте я тогда лучше скажу «приносящую радость для всех».
— А ведь Вы искренни, вот что плохо. Вы говорите «работать», а что на выходе? «Счастья для всех» и чтоб все были рады? Это ведь такая же утопия, как и мой вопрос, — он дернулся ответить, но я его перебил. — Погодите, у меня есть еще один вариант. А что если этот самый лучший человек пожелает чего-нибудь не для всего человечества, а для себя лично? Сознательно изменит себя, чтобы потом приносить радость людям?
