Стоял туманный майский вечер – холодный и тоскливый. Неясные расплывчатые тени вдоль Стрэнда отмечали местонахождение фонарей. Ярко освещенные витрины магазинов смутно мерцали тусклым светом сквозь густые и тяжелые испарения.
Ряды высоких домов, спускавшихся к набережной, были темны и пустынны или освещены только едва горящими фонарями привратницкой. Однако в одном доме из трех окон на втором этаже изливался буйный поток света, нарушавший угрюмое однообразие улицы. Прохожие с любопытством взглядывали вверх, привлекая внимание других на яркое сияние, которое отмечало холостяцкую квартиру Френсиса Перикорда – талантливого инженера-электрика и изобретателя. Сияние его ламп в долгие часы ночи свидетельствовало о не знающей устали и покоя энергии и трудолюбии, которые быстро поставили его в один ряд с лучшими представителями его профессии.
Два человека сидели в квартире. Первым был сам Перикорд собственной персоной – с угловатым лицом и орлиным крючковатым носом, с черными, как смоль волосами и резкими отрывистыми движениями, выдававшими в нем кельтское происхождение. Второй – толстый, коренастый, с голубыми глазами – был Иеремия Браун, известный механик. То была давние партнеры по части изобретательства, где творческий гений одного дополнялся практической сметкой другого, и кто из них был лучше – этого не могли сказать даже их знакомые.
Браун зашел в мастерскую Перикорда в такой поздний для визитов час не случайно – ему нужно было обсудить одно дело, то самое, которое решило бы успех или неудачу многих месяцев работы и которое могло бы повлиять на всю их дальнейшую судьбу. Длинный потемневший от времени верстак стоял между ними – весь в рыжих потеках и пятнах от ржавчины и кислоты, уставленный большими бутылями для кислоты, аккумуляторам Фора, вольтовыми столбами, мотками провода и большими плитами изоляционного фарфора. Посреди всего этого хлама стояла необычного вида вращающаяся с ревом машина, к которой были прикованы взгляды обоих партнеров.
Небольшая квадратная металлическая коробка была подсоединена множеством проводов к широкому стальному фланцу, или поясу, со смонтированным на нем или по бокам двумя мощными выступающими наружу кривошипами. Фланец оставался неподвижным, зато кривошипы с прикрепленными к ним короткими кулисами метали вокруг через каждые несколько секунд вспышки света и застывали на мгновение после каждого мерного оборота. Приводившая их в движение энергия, очевидно, поступала из металлической коробки. Тонкий запах озона висел в воздухе.
– Как насчет лопастей, Браун? – спросил изобретатель.
– Готовы. Но они слишком громоздки, чтобы их тащить сюда. Представляешь, семь футов на три. Каждая. Правда, двигатель, как я погляжу, достаточно мощный, чтобы привести их в движение. Я уверен в этом.
– Алюминий в сплаве с медью?
– Да.
– Видал, как здорово двигатель работает?
– Перикорд вытянул вперед тонкую жилистую руку и нажал на установленную на машине кнопку. Кривошипы замедлили вращение и вскоре замерли. Изобретатель опять коснулся кнопки – кулисы дрогнули, снова пробуждаясь к четкой, размеренной механической жизни.
– Экспериментатору не нужно прикладывать усилий, – заметил Перикорд. – Он должен оставаться пассивным ииспользовать свой мозг.
– Благодаря моему двигателю, – промолвил Браун.
– Нашему двигателю! – резко оборвал его другой.
– Ну конечно, – сказал нетерпеливо Браун. – Двигатель, который ты придумал, а я воплотил в жизнь, назови его как хочешь…
– Я назвал его двигателем Брауна-Перикорда, – вскричал изобретатель с гневной вспышкой в черных глазах. – Ты изготовил детали, а общая идея моя и только моя!
– От общей идеи мотор не завращается, – упрямо промолвил Браун.
– Именно потому-то я и взял тебя себе в компаньоны, – резко возразил Перикорд, нервно барабаня пальцами по верстаку. – Я изобрел, ты построил. Это справедливое распределение труда.
Браун поджал губы, словно ничуть не удовлетворенный по данному вопросу. Однако, видя, что дальнейший разговор бесполезен, он обратил внимание на машину, которая тряслась и содрогалась при каждом очередном взмахе кулис так, что казалось еще немного, и она соскочит со стола и улетит.
– Ну, разве двигатель не великолепен! – вскричал Перикорд. – Это же просто чудо, а не двигатель!
– Да ничего, нормальный, – молвил более флегматичный англосакс.
– Есть что-то бессмертное в нем! – В нем есть деньги, богатство!
– Наши имена сохранятся в веках вместе с братьями Монгольфье.
– К черту Ротшильдов! Ты, Браун, на все смотришь слишком узкоматериалистически, вскричал изобретатель, бросая сверкающий взгляд на своего компаньона. – Деньги – чепуха. Это такая вещь, которую любой тугодум-плутократ разделит с нами в стране. Мои мечты и надежды простираются к более возвышенным целям, чем эта. Настоящая нам награда будет состоять в благодарности и вечной признательности всего человечества.
Браун пожал плечами пренебрежительно.
– Можешь взять и мою долю, – проговорил он. – А я человек материалист. Ну, вот что! Нам надо провести испытание нашего детища.
– М-мм, это верно. Где бы нам это сделать?
– Я как раз и зашел затем, чтобы этот вопрос. Место должно быть совершенно уединенным. Если бы у нас был собственный полигон, тогда все было бы просто, но здесь, в Лондоне, разве что скроешь.
