Маленький тихий городок Алмонте… Мы переехали туда, когда мне было восемь лет. Переехали не потому, что так было нужно. А потому, что так захотела мама. Местечко, которое мама назвала городом осени, казалось, ничего особенного собой не представляет. Но когда мы впервые посетили Алмонте проездом, мама всё время вертела головой, как ребёнок, и восторгалась то старенькой заброшенной электростанцией, то ржавым металлическим флажком с потускневшей надписью «Добро пожаловать», поскрипывая болтавшимся на цепи у въезда в город, то узкими какими-то уж совсем не современными улицами…
Помню, отец ещё долго возмущался, приводя всевозможные весомые с его точки зрения аргументы: далеко добираться до работы, бензин, километраж — время и деньги, да и скучно жить в таком захолустье. А мама настаивала:
— Это — мой город. Я хочу здесь жить.
По своей натуре, мама у нас упрямая. Сам я точно тогда не знал, упряма ли мама на самом деле, но отец часто любил повторять:
— Приходиться констатировать факт, — мама так упряма, что меня следует наградить медалью «За многотерпение».
Мама отшучивалась:
— У тебя и так уже места, свободного от медалей, на груди не осталось, — и добавляла, — но если мы переедем в Алмонте, я награжу тебя ещё одной, «За многопонимание».
И мы переехали.
Довольно скоро отец и мы с братом привыкли к тамошней жизни. Привыкли к столетним домам, к причудливым старомодным вывескам у входа в магазины, к крутым, покрытым сплошь яблоневыми садами, берегам реки. Привыкли и постепенно перестали замечать. Мама тоже по-своему привыкла. Она любила бродить по узким улочкам города или сидеть подолгу у реки, глядя в никуда. А по вечерам мы пили чай и играли в лото. В лото я очень любил играть, особенно, как и все дети, выигрывать. Отец время от времени поглядывал на телевизор, нервно подёргивая ногой под столом. Ещё бы, — в это время шёл футбол или хоккей. Мама почти всегда проигрывала и говорила, что всё в жизни уже выиграла, поэтому ей больше не положено.
Так мы и жили. Летом по воскресеньям рано утром мама ездила на местный рынок за овощами и фруктами. Мы с нетерпением её поджидали в сладком предвкушении отведать свежей клубники или земляники со сметаной.
В один из таких воскресных дней мама, по своему обыкновению, отправилась на рынок. Её почему-то долго не было в тот день, и мы уже начали волноваться. Отец волновался молча. Он всегда волновался молча. Только часто смотрел на часы и сдвигал брови так, будто у него болела голова. Но вот хлопнула входная дверь, послышалась знакомая возня в прихожей, и мы поспешили навстречу. Мама казалась немного взволнованной. Она суетливо раскладывала покупки по полкам холодильника и кухонных стеллажей, снова и снова ныряя руками в корзинки и пакеты. В ней чувствовалось напряжённое ожидание вопроса.
— Ну что, наконец? — не выдержал отец, — Ты чего так долго? Мы волновались. Санька плакал.
Санька — это мой младший брат. Тогда он был совсем крохой и всегда плакал, если родители где-нибудь задерживались.
Осчастливленная долгожданным вопросом мама бросилась отцу на шею, он немного даже оторопел от неожиданности.
— Сейчас мы поедем! Я покажу! Это секрет! — тарахтела она быстро и бессвязно.
— Куда? Зачем? Лично я никуда не поеду. Я пылесосить собирался…
— А я поеду! И я! И я! Поехали, мама! — наперебой кричали мы с Санькой.
Под напором нашего несносного верещания и маминых уговоров отец быстро сдался, и мы, погрузившись в машину, которую отец любовно называл «невестушкой» за её белый цвет, тронулись в путь. Путь наш оказался совсем недлинным. На одной из уже знакомых нам улочек города мы припарковались и дальше двинулись пешком. Мама с важным видом знатока шла впереди, указывая нам дорогу. Мы с братом в припрыжку бежали за ней, а отец лениво плёлся следом.
— Мы пришли! — торжественно объявила мама, остановившись на углу заброшенного деревянного дома.
— Ну и что? Куда пришли? — оглядывался вокруг отец.
— Протри глаза. Читай.
У дороги стоял указатель с короткой надписью «ул. Надежд». В первый момент ни отец, ни мы с Санькой не поняли, — при чём здесь эта надпись. Потом отец сказал:
— Хм, странно. Улица Надежд. Первый раз встречаю такое название улицы.
Тогда, еще ребёнком, я не раз замечал, что взрослые всегда говорят «странно», если им что-то не понятно. Вот и маму отец называл странной. Он просто не знал, что она — волшебница. А я это знал. Санька, наверное, тоже знал. Но тогда, совершенно не понимая, зачем мы остановились, он сделал серьёзное лицо, наморщил лобик, подражая отцу, и картаво повторил:
— Хм, стлянно.
Впрочем, ему и так было хорошо, — папа и мама рядом, и все мы куда-то целенаправленно идём. А я стал приставать к родителям с расспросами, — что эта надпись означает, и зачем мы здесь.
— Сейчас мы пойдём по этой улице, — разъясняла мама, — и когда дойдём до конца, произойдёт чудо.
— Какое чудо? — не отставал я.
— Увидишь.
Улочка была длинной и извилистой. От нетерпения увидеть обещанное чудо я всё время забегал вперёд, а потом останавливался и ждал всех остальных. Поглощённый стремлением как можно скорее добраться до того самого места, где должно произойти чудо, и потому не питая большого интереса ко всему остальному, располагавшемуся на пути к моему главному пункту, я только бессознательно выхватывал любопытным и жадным взглядом то, что так заманчиво для нас в детстве и что после долгие годы вызывает своим видом томное ностальгическое чувство. Вот уже позади широкое и ветвистое дерево, на которое было бы так здорово взобраться и ощутить себя сильным и смелым, теперь ноги слегка замедлили бег у большого черного с блестяшками мотоцикла, а роскошная гроздь ранних черешен, казалось, так и просившаяся, чтобы её кто-то сорвал, обиженно осталась висеть на низко склоненной под тяжестью обильных плодов ветке… Знак «Проезда нет»… Что это? Как выяснилось, улица вела в тупик. В конце показался высокий дом из крупного камня с большим количеством окон и широким балконом на подпорках. Помню, что моё внимание привлёк навесной замок на огромной тяжелой двери дома. Я тогда ещё подумал, что теперь таких дверей и замков уже не бывает. А ещё о том, что ключ от такого большого замка, наверное, очень неудобно носить, и в карман он не поместился бы.
