Книги серии «Точка зрения», как правило, предваряются текстом «От издательства». В данном случае издательство оказалось в затруднении: в самом деле, что можно предпослать сочинениям Вячеслава Пьецуха, с его высоким качеством мысли, где что ни фраза — то афоризм?
По-видимому, лучше всего привести несколько таких цитат, и читателю сразу станет ясно, о чем эта книга и какова точка зрения автора.
«…Россия такая отъявленная страна, что стоит почтенному литератору задеть судьбу крепостной собачки, как сразу на повестку дня напрашивается вопрос о немедленной смене государственного устройства…»
«А чего ради мы страдали эти семьдесят с лишним лет? — Дабы сполна исполнилось пророчество Петра Яковлевича Чаадаева: Россия выдумана для того, чтобы уведомить человечество, как не годится жить. В сущности, миссия эта необидная, даже почетная в своем роде, тем более что на свете есть много стран, у которых вообще нет миссий, тем более что дело-то сделано и, кажется, смело можно надеяться: горький урок не пройдет бесследно. Кабы не та кручина, что умные люди повсеместно наперечет».
«Спору нет, мы вороваты, не умеем работать, безобразно содержим свои города и веси, но все-таки слишком многое говорит за то, что мы суть последние европейцы на сей земле… Мы ориентированы широко, даже всемирно, и нас остро интересует движение французской литературы, здоровье американского президента, погода на Соломоновых островах».
«…русский народ точно талантлив, даже и чересчур. В том смысле чересчур, что если ему потребуется поднять сельскохозяйственное производство, он не ограничится передовыми агроприемами, а еще выдумает трудодень, статью «за колоски», потребкооперацию и кашу из топора».
«…как нация мы еще не сложились, и, значит, у нас еще многое впереди. Сдается, что третье тысячелетие от рождения Христова будет тысячелетием России, поскольку все наши беды от молодости, а молодость — это сначала дурь».
«Недаром Шопенгауэр говорил, что в этом мире почти никого нет, кроме сумасшедших и дураков».
А еще просто: «Во страна!»
Наверное, никто не преподаст нам уроки родной истории лучше замечательного русского писателя Вячеслава Пьецуха.
Дурни — это, понятно, мы: добывающие хлеб в поте лица своего, страждущие, обделенные, совестливые, коротающие жизнь в унылых очередях и при этом охотно верящие каждому неординарному шалопаю, который бередит наши раны и одновременно навевает златые сны. Самое показательное, как разложишь понятие «дурень» на составные, заключается в том, что к обыкновенным повесам с ораторскими способностями мы относимся более или менее хладнокровно, в духе поговорки «Мели, Емеля, твоя неделя», но стоит ему выдвинуть какую-нибудь умопомрачительную теорию, сулящую, например, моментальное построение государства всеобщего благоденствия, либо пообещать корякам остров Ньюфаундленд, либо сообщить нам, будто энергетический кризис спровоцировали цыгане, как мы, дурни, сразу угадываем в нем мессию и прямо шалеем перед величием его бреда. Такую нашу дурость вот чем следует объяснить: обыкновенный человек, тот самый совестливый, страждущий, обездоленный, и особенно если он русской фабрикации человек — тут все то же самое, но в квадрате, — кошкой своей, и той стесняется распорядиться, поскольку он мыслит простыми нравственными категориями, и если чем готов жертвовать, так собой; естественно, этот дурень будет благоговеть перед существом как бы неземного происхождения, которому ничего не стоит ввергнуть миллионы людей в кровопролитие из самых смутных соображений, покуситься на очень уж отдаленную территорию, а то выдумать звание «Друг детей»; естественно, дурень, сбитый с толку такой исполинской наглостью, называет это существо исторической личностью, даже гением, и склонен поклоняться ему, как копты поклоняются крокодилам. К тому же мы, дурни, обычно слабы, ибо нравственны, и соединяться в стаи нам ни к чему, а гении непобедимо сильны единством противоположностей, и они терроризируют нас, как на зоне десяток урок терроризирует тысячи «мужиков».
Сумасшедшие же — это… вообще сумасшедших гораздо больше, чем принято полагать. Если исходить из того, что по некоторым решающим показателям человечество обретается вне природы; что каждый человек рожается безукоризненно нравственным, поскольку, по крайней мере, первые десять лет жизни он только любит и опасается, а способность к злодейству просыпается в нем тогда, когда он научается ненавидеть и превратно соображать; что народные симпатии испокон веков были на стороне праведников; что и в самую подлую, предрасполагающую годину грабит и убивает даже не каждый сотый, то само собой приходит на мысль: нравственность — норма, безнравственность — аномалия. Но тогда получается, что убийцы, насильники, воры, просто злостные особи, способные изувечить ближнего, хотя бы и поделом, суть в той или иной степени сумасшедшие, — причем не в фигуральном смысле сумасшедшие, а в самом непосредственном, медицинском, ибо они отрицают идею вида, как корова, дающая бензин вместо молока, отрицает идею млекопитания, а суп из гвоздей — идею кулинарии; нарушения в этическом коде, правда, не показывают такой яркой симптоматики, как дебильность, но поскольку даже ворон ворону глаза не выклюет, постольку склонность к тяжкому преступлению может означать только сублимированное душевное нездоровье. Психиатры с этим, конечно, не согласятся, да ведь психиатрия — занятие темное, более искусство, чем научная дисциплина, и недаром она с Парацельса, в сущности, не продвинулась ни на шаг. Ведь у психиатров как: если выродок, зарезавший одиннадцать человек, способен определить день недели и знает, в каком городе он живет, экспертная комиссия его признает нормальным — то есть здравомыслящим и душевно здоровым объявляется таинственное существо, зарезавшее одиннадцать человек, но зато отличающее среду от четверга, а это получается то же самое, как если провозгласить слоном плотника Иванова на том основании, что оба они работают из-под палки и получают за труды сущую ерунду… Между тем, даже имея за плечами только среднее образование, легко определить больное человекоподобное существо, поскольку у него души нет, о чем, в частности, свидетельствует злобно-тупое выражение глаз и нагло-вкрадчивые повадки.
