Я сидел в старом, с вылезшими из спинки тростинками кресле и курил. Через полчаса придется подниматься, покидать прохладную веранду и пересекать раскаленную площадь Камают, потому что лавка парса, который торгует сигаретами и табаком, стоит там, у автобусной остановки, рядом с полицейским участком. Апрель плох тем, что даже в пять часов вечера душно так же, как в полдень.
Красный лепесток с дерева кокобин пролетел сквозь распахнутую дверь веранды и улегся мне на лоунджи. Скоро придет муссон. Тогда станет прохладнее. На заднем дворе женщины громко стучали кастрюлями и ножами и мешали мне сосредоточиться. Это раздражало меня, потому что в семь часов мне надо было идти в университет, где собирались любители языка древних пью, и я должен был доложить им о переводе надписи на золотом листе, найденной в Лейктано. Но я так и не перевел надпись, потому что было жарко и в довершение всего сломался фен.
Пришла Ма Тин До и попросила у меня пять джа на чилли[1]. Потом она ушла, и наступила тишина. Только выкрикивал что-то продавец воды, да гудели на площади большие японские автобусы.
Я, наверно, задремал и не заметил, как незнакомый человек вошел и сел в кресло напротив меня. Он кашлянул и, когда увидел, что я открыл глаза, сказал:
— Простите, что я вас осмелился побеспокоить, но я очень спешу.
Я кивнул ему, но не стал ничего отвечать. По правде говоря, я даже и не знал, что ему ответить, потому что, посудите сами, разве не удивительно проснуться оттого, что на твоей веранде, в твоем кресле, сидит незнакомый человек. Но задумываться о причинах такого визита не хотелось.
— Я не имел возможности предупредить вас о моем приходе заранее, но, зная вашу отзывчивость, я посмел вас побеспокоить.
Он не был похож на нищего или на попрошайку. Он был одет, хотя и странно, но чисто и опрятно. Возможно, он приехал с гор.
— Мне, — сказал посетитель, — нужны корни швединды.
— Что?
— Корни того растения, о котором вы писали статью в журнале Бирманского исследовательского общества. Вы — наша последняя надежда.
— Ничего не понимаю, — признался я.
— У нас вспыхнула эпидемия полиграматоза. И мы не можем с ней справиться. Вы же в своей статье писали, что чинские пастухи лечат скот корнями швединды.
Нет, он не был нищим. Но он не был и бирманцем. Говорил он по-бирмански правильно, но с акцентом.
— Я никогда не слышал, чтобы полиграматоз встречался у скота за пределами Чинских холмов, — ответил я. Теперь-то он уж будет вынужден сказать, откуда он появился.
— Мы тоже так думали, — ответил мой собеседник. — Но потом, очевидно в последнюю экспедицию, случайно завезли вирус.
— У вас в стаде чинские породы?
— Не только. Но болезнь перекинулась на другие породы тоже. И самое печальное — заболел один из зоологов.
— Не может быть! — сказал я. — Люди не подвержены этой болезни.
— Но разве вы не допускаете, что вирус мог акклиматизироваться и изменить свойства?
Я подумал, что гость прав. Но что я могу сделать? Мне вдруг захотелось курить, но за сигаретами надо идти на площадь, а гость вроде бы и не собирается меня покидать.
— Понимаете, уважаемый, — сказал я. — У меня нет корней швединды.
— Ни единого?
— И не было. Да и поможет ли вам один корень? Я вам советую отправиться, не мешкая, в Минские холмы. Там у меня много знакомых, и я смогу дать вам рекомендательные письма.
Мне не нравилось в госте то, что он не представился. Он-то знает, кто я такой, а я о нем ничего не знаю. Может быть, разговор о швединде — просто предлог, чтобы забраться ко мне в дом? Ведь ограбили же позавчера моего соседа начальника департамента У Шве Мьинта…
— Мне достаточно одного корня, — сказал посетитель. Он явно был расстроен. — Мы можем быстро синтезировать лекарственный препарат. Неужели во всем Рангуне нет ни единого корня швединды?
Я задумался.
— Несколько корней и даже живых растений может быть у Маун Тина. Это мой друг. Он работает в Ботаническом саду. Давайте я напишу ему записку. Вы сядете на автобус у Камаюта и доедете до Кандогале…
— Простите, — сказал мой гость. — У меня такое впечатление, будто вы мне не доверяете. Но, прошу вас, поверьте мне. Положение в самом деле настолько серьезное, что не терпит никаких отлагательств. Я даже не могу потратить лишней минуты, чтобы объяснить вам все по порядку. От того, согласитесь ли вы помочь, зависит наше благосостояние и, возможно, даже жизнь людей.
— Я и не думаю отказывать вам в помощи, — ответил я. Мне было неприятно, что он отгадал мои мысли и упрекнул меня в равнодушии. — Я сделаю все, что в моих силах. Только не сейчас. Дайте мне два дня сроку, и тогда все выяснится. Я напишу моим друзьям в Минских холмах.
— Большое спасибо, — сказал гость. — Однако я должен вас через минуту покинуть. И вернусь только завтра вечером, в шесть часов. Точно в шесть. И у меня нет никакой возможности самому поехать в Ботанический сад. Вы бы меня очень обязали, если бы сегодня же сделали что-нибудь. Завтра я вам все объясню подробнее…
И на полуслове мой гость исчез. Только что он сидел в кресле напротив, и вот нет его… У меня мелькнула мысль, что весь разговор мне померещился. Чего только не бывает в такую жару! Но я сразу отбросил эту мысль. Ведь я мог с точностью до деталей вспомнить не только весь разговор, но и одежду незнакомца, его манеру держаться. Мир был так же реален, как и минуту назад. Так же постукивали ножи на заднем дворе и гудели автобусы. Нет, видно, не придется мне сегодня читать доклад в университете. И я даже почувствовал некоторое облегчение, ибо я так и не придумал способа разделаться с этой надписью на золотом листе.
