Они встретились в коридоре на Петровке, 38 — Знаменский и стройная светловолосая девушка в вязаном нарядном платье. Лицо было знакомое, и Пал Палыч поздоровался, но не сразу понял, кто она. Прежде он видел девушку только в милицейской форме, когда бывал в Бутырке. Там, в проходной тюрьмы, она сидела, отгороженная от посетителей стеной металлических прутьев, а посетители — адвокаты и следователи — коллективно ухаживали за миловидной дежурной, ведавшей вызовом арестованных и распределением кабинетов.
Знаменский тоже любил поболтать с ней, знал, что учится заочно на юрфаке, и однажды обещал посоветовать, какую выбрать специализацию после диплома.
— Вот и пришла советоваться, Пал Палыч, — девушка с улыбкой протянула пропуск, умалчивая, что битый час дожидалась под дверью.
Апартаменты у Знаменского после повышения новые, попросторней. И диван новый, без коварно торчащей пружины. Вполне пригодный для неофициального разговора тет-а-тет.
— Итак, Антонина Васильевна Зорина. Года четыре сдавал вам в окошко оружие, получал взамен ключ и, честно говоря, не знал, что вы — Зорина. Ниночка и Ниночка.
— А я столько раз держала в руках ваш пистолет, что помню царапину на рукоятке.
— Справа или слева?
— Справа.
— Вы, оказывается, наблюдательны.
Девушка смущенно опустила глаза.
— Я все годы мечтала: вот подойду к окошку с наружной стороны и сама получу ключ от следственного кабинета.
— Так вы хотите стать следователем?
— Конечно!
— Даже «конечно». А собственно, почему?
— Ну… долгий разговор.
На самом деле разговор короткий, но абсолютно для Ниночки немыслимый; пришлось бы сказать: «Пал Палыч, вы — мой идеал».
Если бы у нее хватило духу на подобное признание, неведомо, как обернулась бы судьба. Но поскольку духу не хватает, Знаменский руководствуется общегуманными соображениями:
— Попробую вас отговорить, Ниночка.
— То есть, на что-то серьезное я не гожусь?
— Не в том дело.
Не знаю, годишься ли ты для следственной должности, но она для тебя — нет. Зачем раньше времени вгонять себя в гроб?
— Вы ведь, помнится, колебались — то ли юрфак, то ли педагогический. Или путаю?
— Когда-то колебалась.
— Тогда вам прямая дорога работать с детьми!
— Как — с детьми?
— Есть такая прекрасная должность — инспектор по работе с несовершеннолетними.
— Но у меня голова набита криминалистикой…
— Ниночка, что бы следователь ни делал со своей криминалистикой, он не может изменить того, что преступление произошло! А его нельзя было допускать!.. Великая вещь — удержать подростка, чтобы не свихнулся. Тогда уже ничего не воротишь и впереди суд, небо в клеточку и родители, у которых сын «отбывает срок».
— Никогда об этом не думала… то есть относительно себя. И, Пал Палыч, ведь очень трудно сделать то, чего не смогли родители.
— А вы боитесь трудностей? — подначивает Знаменский.
Естественно, Ниночка не может ответить «Боюсь»…
Она стала инспектором в детской комнате милиции. Часто руки опускались от бессилия — институтская наука мало помогала. Правда, доведись ей заглянуть в день сегодняшний со всеми молодежными его бедами, Ниночка признала бы, что ей досталось не худшее поколение.
Прошло почти полгода. Сейчас август, пахнущий прокаленным асфальтом и выхлопными газами и лишь к концу дня отдающий свежестью политых газонов да ароматом молодых яблок с лотков…
Вечереет. По старомосковскому переулку, наполовину перегороженному забором новостройки, бежит плотно сбитый человек в кепке и плаще. Какой-то прохожий мельком оглядывается ему вслед. Переулок почти безлюден. Человек ныряет в квартал пустых, подготовленных к слому домишек. Бежит уверенно, видно, что путь знаком. Сзади доносится приглушенный расстоянием милицейский свисток. Потом еще один — громче и с другой стороны. Человек кидается в противоположном направлении.
Метрах в ста впереди уже угадывается оживленная улица, но оттуда наперерез выруливает патрульный мотоцикл. Беглец успевает скрыться за углом дома, так что с мотоцикла его не видно. Притормозив и не глуша мотора, патрульные осматриваются: не мелькнет ли где фигура. Между тем свистки приближаются, человек чувствует, что оказался в кольце. Он вынимает пистолет, крепко обтирает носовым платком и хорошо рассчитанным движением забрасывает в чердачное окошко стоящего на отшибе сарая. Озирается, лихорадочно пытаясь что-то придумать, чем-то отвлечь от себя внимание. Поодаль замечает стайку голубей на земле. Сильно размахнувшись, швыряет в них камнем. Голуби взлетают, и на их испуганный взлет стремительно срывается мотоцикл.
А человек крадучись, но быстро пробирается от развалюхи к развалюхе.
— Вы узнали бы его?
— Конечно бы, узнала!
— А вы совсем не запомнили лица?
— Револьвер как сейчас вижу, а лицо — нет…
Знаменский допрашивает двоих продавщиц, одна из которых по совместительству и кассирша в магазине «Трикотаж-галантерея». Магазинчик маленький и тесный. Переднюю стену занимает окно-витрина с входной дверью. Вдоль двух других буквой «Г» расположены прилавки. На том, что против входа, стоит кассовый аппарат.
— Ну хорошо, давайте по порядку. Значит, в магазине, кроме вас, никого не было?
