«Если хотите знать, что Бог думает о деньгах, просто взгляните на тех, кому он их дал».
Дороти Паркер, журналистка, одна из основателей журнала New Yorker
Для начала хотелось бы сделать одно нескромное признание. В отличие от некоторых первых работ в области эволюционной психологии, эта книга не основывается на тщательном сравнительном исследовании. Не является она (в отличие от многих великих трудов по изучению поведения животных) и результатом тысяч и тысяч часов усердных полевых наблюдений за тем, например, как пауки ткут паутины.
Толчком к ее написанию послужил совет одного биржевого маклера. Я находился в Монако с рядовым заданием журнала National Geographic, и у меня возникло чувство, будто я попал в другую вселенную, где даже самая непринужденная болтовня могла в любой момент обернуться сюрреалистической стороной. Например, однажды я сидел в баре с двумя молодыми женщинами, подыскивавшими «стартовых» мужей, когда одна из них спросила у другой: «У него все еще „ягуар“ одного цвета с собакой?» – «Ты все перепутала, – ответила подруга, – это был „морган“. А цвет – кремовый». Я попросил одну из них научить меня немного говорить по-французски, и она с удовольствием пропела фразу «Il a du fric», что означает «Он при деньгах». А я, к слову, даже не мог открыть в Монако банковский счет, поскольку мне любезно объяснили, что минимальный вклад составляет сто тысяч долларов.
«National Geographic? – переспросил меня как-то утром английский биржевой маклер. – Почему же вы не в горах Папуа – Новой Гвинеи?»
В ответ я высказал предположение, что у каждого народа есть своя антропология и обычаи коренных жителей Монако, надо думать, не менее экзотичны, чем обычаи любого племени горцев.
Маклер мгновенно заинтересовался этой идеей. «Знаете, – сказал он, – я хожу в ночной клуб Jimmy’z – это своего рода ритуал. Каждую ночь исполняют одни и те же песни, танцуют одни и те же девушки…»
Несколько дней спустя я вновь наткнулся на этого маклера в баре, и он тотчас стал указывать мне на антропологические признаки монегасков: «Здесь происходит брачный ритуал племени. Все на виду. Много перьев. Сколько угодно перекрестного опыления».
«Вы говорите, как Дэвид Аттенборо», – ответил я. Двумя руками маклер держал стакан с напитком, пальцами указывая на ярко одетую женщину, сидевшую за стойкой бара. «А вот, – продолжал он голосом ведущего научно-популярной телепрограммы, – божья коровка с черными и белыми полосками и красным воротничком».
Как раз в этот момент в дымчатом зеркале напротив я заметил элегантного мужчину с огромными свисающими усами, как будто сошедшего с полотна Тулуз-Лотрека. Достав золотую зажигалку и любуясь каждым своим жестом, он водил пламенем по кончику толстой сигары. Затем, не выпуская из рук этот фаллический аксессуар, он обошел бар, радостно приветствуя многочисленных знакомых. В этом «сверхчеловеческом» обществе трофейных жен и международных торговцев оружием каждый был богат и блестящ.
Биржевой маклер потягивал напиток и обдумывал сказанное.
«Мы все же животные одного вида, не важно, есть у нас вещички от Cartier или нет, – сказал он. – Можете возиться со знаками и символами, изучать их, но в конечном счете поймете, что любой из них говорит окружающим то же, что и красный зад обезьяны – „обратите внимание на меня“».
Эта идея дала плоды, поскольку почва была подготовлена самой моей жизнью. Большую часть последних двадцати лет я писал о мире животных и растений для таких журналов, как National Geographic и Smithsonian. В то же время я регулярно сочинял статьи на совершенно не имеющие отношения к природе темы для Architectural Digest. Таким образом, я писал то о богатых, то о животных. Беседа за бокалом шампанского с Ричардом Брэнсоном в частном клубе в Кенсингтоне могла смениться плаваньем по кишащей пираньями перуанской Амазонке, а сразу после того как во дворце Бленем мне давал интервью лорд Джон Джордж Вандербильт Генри Спенсер-Черчилль, одиннадцатый герцог Мальборо, я садился на самолет, летящий в Ботсвану, чтобы в дельте реки Окованго попасть на прием к благородному бабуину по кличке Пауэр. Трудно сказать, какой из этих миров опаснее, однако нельзя было не заметить определенного сходства, путешествуя между ними. Например, биолог, которого я посетил в Ботсване, заметил: «У бабуинов принято вести себя так, как рекомендует Джейн Остин в своем романе: поддерживать прочные связи с родственниками и стараться понравиться вышестоящим».
Как писатель, специализирующийся на естествознании, я всегда полагал, что все особи животных, от австралийского муравья до Руперта Мердока, в большей или меньшей степени подчиняются правилам, диктуемым принадлежностью к тому или иному виду. Они имеют общую со своими собратьями физиологию, охраняют свою территорию, следуют принципам социальной иерархии, репродуктивного поведения, заботятся о потомстве… Иначе их, как правило, съедают.
Итак, я задался вопросом о том, нельзя ли рассмотреть богатых в новом свете – как представителей фауны. Мне пришло в голову, что можно даже написать естественную историю богатых, как-то перекликающуюся с утверждением, гласящим: «Богатые не похожи на нас с тобой: они чаще метят территорию». Немецкий поэт Генрих Гейне, например, однажды описал свое посещение парижских апартаментов барона Джеймса Ротшильда. Когда «обшитый золотым галуном лакей» вышел из покоев барона с огромным ночным горшком, то ожидавший в передней биржевик встал и «почтительно приподнял шляпу». Это, естественно, напомнило мне раболепное поведение домовых мышей рядом с лужицей мочи самца-лидера.
