Звонила секретарша мэра.
— Наверное, тебе лучше быть в курсе, — сказала она, — сегодня рассчитали последних шахтеров.
Лорен Хаун на секунду задумался, наблюдая, как сонный вентилятор отражается в золоте его боксерских наград. В холодном пластике телефонной трубки что-то тихо пощелкивало.
— Спасибо, Эйлин, — выдавил он наконец, — Эд знает?
— Мэр знал об этом еще три дня назад.
Лорен медленно закипал от ярости.
— Черт возьми, Эйлин, — произнес он.
— Я бы сообщила раньше, — смущенно оправдывалась она, — но тогда бы мне несдобровать.
— Ну ладно, это не твоя вина, Эйлин, — смягчился он. Лорен вдруг отчетливо представил ее: гладкое лицо, темные волосы, голова откинута назад, капельки пота над верхней губой. Отражение страсти в ее полуприкрытых глазах.
Далекий образ. Несколько лет назад, когда беременность жены в очередной раз протекала с осложнениями, Лорен изменял ей с Эйлин.
С тех пор минули годы, но образ Эйлин все также живо всплывает в памяти. Чувство вины так и не прошло.
— Встретимся завтра в церкви? — спросила Эйлин.
— Завтра пятница, бары открыты допоздна. Постараюсь выбраться, но это от меня не зависит.
— Извини, Лорен.
Лорен хмуро уставился на плакат напротив: ПОКУПАЙТЕ АМЕРИКАНСКИЕ ТОВАРЫ. Далее шло мелким шрифтом: «Рабочее место, которое вы спасаете, могло бы быть вашим».
«Неплохо», — подумал он.
— А этот республиканец, сукин сын Эдвард Трухильо, знает, что ты мне звонишь?
Эйлин засмеялась
— Даже не догадывается, Лорен.
— Спасибо. Надеюсь, встретимся завтра утром.
— Счастливо.
Лорен хотел бросить трубку на аппарат, но телефон из дешевого сингапурского пластика мог развалиться, поэтому Лорен аккуратно положил ее и изо всех сил, хоть и с некоторой осмотрительностью, стукнул мощным кулаком по столу из орехового дерева. Затем, проверив оружие, вышел из офиса.
На пыльном столе его секретарши с каждым днем все росла кипа неразобранной корреспонденции. Секретарша была в отпуске, а городской бюджет не предусматривал ее замену. Сам же Лорен отвечал только на важные письма, впрочем, ходил еще в контору Денвера за перепиской.
Фотографии тех, кто находился в розыске, трепал легкий ветерок вентилятора. С одной из них на Лорена смотрели печальные глаза девушки, на вид не старше семнадцати. РАЗЫСКИВАЕТСЯ, стояло внизу, ЗА ЭКОТЕРРОРИЗМ.
«Господи, — вздохнул Лорен. — Ненавистный новый век».
Он вошел в кабинет своего заместителя, предварительно стукнув в покоробившуюся деревянную дверь.
— Hey. Pachuco. Que paso?[1]
Киприано Домингос развалился в кресле, закинув ноги на письменный стол. Через распахнутое окно с едва заметным колыханием воздуха доносился приглушенный полуденный шум уличного транспорта. Он оторвался от дешевого вестерна и улыбнулся, обнажив большие желтые зубы.
— А я как раз тренирую мозги, шеф. Что случилось?
— Они закрывают шахту.
— Черт, — улыбка мгновенно исчезла с лица Киприано. Он закрыл книгу, бросил на заваленную полку сзади и спустил ноги на пол.
Киприано с удовольствием глотал все без разбору. Триллеры, исторические романы, мелодрамы, мемуары, вестерны — любое чтиво, что только под руку попадется. Лорен однажды застал его за учебником по экономике для колледжей. Киприано не понял ни слова, но прочел с таким же удовольствием, какое получил бы от Агаты Кристи.
— Немедленно свяжись с шерифом, а он пусть передаст своим ребятам, — начал Лорен, — потом обзвони ночную смену и скажи, чтобы собирались в шесть. Я по рации дам знать дневной смене, что они вкалывают сегодня до полуночи.
— А как насчет работающих?
— Сами узнают, когда придут сюда в половине пятого.
— Хорошо, шеф, — Киприано потянулся к телефону.
Из кабинета Лорен направился к дежурной части. Одно время в департаменте полиции трудились гражданские диспетчеры, но посыпались сокращения и теперь дежурным приходилось заниматься всем сразу.
Лорен оставил двух патрульных офицеров на следующую смену, затем спустился предупредить Эда Росса, тюремщика, что у того, возможно, прибавится работы. Лорен снова поднялся к себе, но, вконец разозленный, почувствовал, что не выдержит до конца дня. Он, хлопнув дверью, зашагал по кафельному полу желтого с белым коридора, вышел через стеклянные двери мимо декоративных медных грифонов у входа и направился через Уэст-плэйс к старой городской площади.
Когда-то — по крайней мере остались картинки — на площади, на небольшой изящной белой сцене, по вечерам в пятницу и субботу устраивались концерты различных организаций — «Рыцарей Коламбуса», горняков или старшеклассников. С этой традицией было покончено во время Депрессии, когда Рабочая партия Америки разобрала сцену и вместо нее построила белое гранитное здание Федерал-Билдинг. Такие белые гранитные здания тогда появились повсюду, в то время как высшая школа Рабочей партии заполонила всю республику зданиями из красного кирпича.
Впрочем, кое-какие островки старой площади еще сохранились: оседающие мощеные дорожки, некогда разбегавшиеся во все стороны от старой сцены, каменные пьедесталы памятников, собранных в одном месте, напротив Центральной авеню. Трава на газонах пожухла от засухи, досаждавшей уже четвертое лето подряд и чрезвычайно усилившей опасность лесных пожаров.
