Дмитрий Гайдук
Так вот, за Дядю Хрюшу. Не то что бы он совсем левый гаваец, нет. Чувак он вобще нормальный, ничего себе чувак, можно даже сказать, ништяк чувак… с одной стороны. Но с другой стороны, понимаете, чуваки… Ну, короче, нет, ну вы же меня понимаете с другой стороны. Нет, я за него ничего плохого, он же вобще нормальный чувак, но с другой стороны… Короче, ну его на … с другой стороны! Нет, ну вы прикиньте, чуваки, что за расклад, в натуре: долбим с ним один косой на двоих, и он сразу начинает шариться насчёт хавчика. А у меня было две буханки хлеба, так он, короче. Берёт, короче, нож, отрезает шматок в ладонь шириной, режет его на четыре части и одну за другой засовывает внутрь. Потом отрезает следующий шматок, режет его, бля, на четыре части, и одну за другой их только чпок! чпок! — и нету шматка. А потом отрезает ещё один шматок, режет его, сука, блядь, маньяк резиновый, опять на четыре части… Не, ну разве ж это можно выдержать? Короче, беру я нож, отрезаю себе тоже шматок хлеба в ладонь шириной, режу его на четыре части, и только чпок! чпок! — и отрезаю следующий шматок. Короче, за полчаса мы с ним вдвоём две буханки хлеба. А потом весь вечер ходили втыкали, как под паркопаном. Вот это, бля, называется оттянулись!
Так вот, за Дядю Хрюшу, это телега была козырная в натуре. Приходит, короче, Хрюшкин к себе домой со стаканом какой–то непонятной травы. А жена его куда–то свалила, то ли к подруге, то ли куда–то, короче, свалила. Вот он, значит, пришёл домой, позакрывал все форточки и заманьячил в одиночку целый косой. А потом полез в холодильник, вытащил оттуда пятилитровую каструлю с борщом, сел на ковер перед телевизором и, втыкнувши в какую–то санта–барбару, начал этот борщ машинально хавать.
Короче, потом приезжает с райцентра Хрюшкина тёща. А в квартире кумар как в газовой камере. И вот его тёща хапнула как следует этих жирных центров, и сразу обторчалась вчерняк. Метётся, короче, напрочь убитая тёща по квартире, и вдруг натыкается на Хрюшкина. А Хрюшкин лежит весь раздутый как утопленник, с кровавой пеной на губах. Тёща сразу высаживается на конкретную измену и звонит в скорую помощь. А там ей отвечают: ништяк, бабулька, сейчас приедем.
Короче, приехали доктор с медсестрой — а кумар–то всё ещё висит! И вот, короче, доктор с медсестрой… Короче, прямо в коридоре их накрыло в полный рост! И вот они оба толкутся возле вешалки, переглядываются, хихикают, шепчутся, саквояжи роняют, потом поднимают, потом снова роняют. А тёща стоит в полной непонятке и ни во что не въезжает. А они её спрашивают: бабуля, у тебя покушать чего–нибудь найдётся? А то мы сегодня ещё не завтракали. А тёща на них как наехала: у меня тут зять сейчас умрёт, а они, видите ли, покушать! А они говорят: бабуля, без измен! Без измен, бабуля! Сейчас мы твоего зятя отремонтируем, а ты иди на кухню и приготовь нам чего–нибудь покушать. А то мы сегодня ещё не завтракали вобще. Тут тёща врубается, что это всё как надо, и идёт на кухню.
Потом через некоторое время она выглядывает с кухни и видит. Ага! Короче, там уже доктор медсестру прямо на коврике, а Хрюшкин лежит как лежал. Тёща думает: во, гады! А я–то старалась, хавать им готовила, а они гады немцы. А я им хавать готовила. И тут её посещает конкретный вруб, что это на самом деле ни фига не врачи на самом деле. И с таким мыслями она звонит в ментовку и говорит: миленькие, родненькие, приезжайте поскорее, тут бандиты со скорой помощи зятя моего отравили, дочку мою украли, сейчас меня зарежут, квартиру ограбят, всех поубивают! Менты говорят: вызов приняли, сейчас приедем. Тогда тёща ховается в ванную, закрывается на шпингалет и вдруг случайно начинает втыкать в зеркало.
А в зеркале идёт кино унесённые ветром с тёщей в главной роли. И вот она, короче, втыкает в это кино, и чувствует, что жизнь она прожила не напрасно. И что это была, в натуре, не жизнь, а просто сплошной героический подвиг. И что сейчас она всех бандитов как тараканов — тапком и в унитаз! И вот она хватает швабру, выскакивает из ванной и кричит: ААААА!
А в коридоре уже стоят двое ментов, вспоминают, зачем они сюда приехали. Потому что крышу им ещё на лестничной площадке снесло, с первой хапки Хрюшиных центров. И вот они стоят в коридоре и пытаются вспомнить, что они вобще тут делают. А тут из ванной на них выскакивает старуха со шваброй наперевес. Тогда они перестают зависать, отодвигают старуху под стенку и заходят на кухню.
А на кухне уже сидят доктор с медсестрой, пьют чай и смотрят друг на друга влюблёнными глазами. Они только что добили пяточку от Хрюшиного косяка, и теперь им очень–очень хорошо. Менты у них чисто на автопилоте спрашивают документы. А доктор говорит: какие вобще документы? Мы же, ёлы–палы, доктора со скорой помощи.
Тут менты аж обрадовались: О! Доктора! А промедол у вас есть? Доктор говорит: да что вы, парни? Промедол же только в реанимации, нам его уже лет пять как не выдают. Менты спрашивают: а что у вас есть такое интересное вобще? — Только димедрол, ребята, только димедрол. Менты тяжело вздыхают и говорят: ну ладно, если уж точно ничего нет, и даже кетамина нет? Ну, если даже кетамина у вас нет, а паркопан у вас хоть есть? Ну, хотя бы по паре колесиков, мы уже вобще нормально подсиняченные, нам чисто с легонца догнаться. Короче, кончаются эти базары тем, что медсестра достаёт машыну и загоняет им по два куба димедрола внутривенно.