Моим родителям и детям, которых у меня скорее всего никогда не будет
Она вошла. Наступал вечер. Я стоял, прижавшись лицом к окну кабинета, и смотрел сверху вниз на улицу де ла Помп. Я увидел, как сорвался с места мотоцикл и белое облачко выхлопных газов растворилось в отравленном городском воздухе.
Девушка закрыла за собой дверь. Я обернулся. Она остановилась на пороге, в руке у нее был мотоциклетный шлем. Ассистент подошел к ней:
— Вы Лора?
Глядя мимо него, она подала руку. Она смотрела на меня, поверх меня, сквозь оконный проем — на синее небо.
Лора принесла с собой холод улицы, тысячекратно усиленный скоростью привезшего ее мотоцикла. Шлем примял волосы, светлые пряди в них смешивались с темными; у нее были густые брови и светло-карие, почти желтые глаза; спокойное лицо, хрупкая красота; скрытая противоречивость черт, независимое выражение лица. Она была в черном: свитер, обтягивающие джинсы, сапоги, шлем — все черное. Она была невысокого роста.
Ассистент спросил:
— Вам объяснили по телефону, о чем идет речь?
— Не очень понятно…
— Мы хотим сделать пробу для видеоклипа. Режиссер и певец сейчас придут.
Но она уже не слушала его: взяв со стола конверт от пластинки Марка, начала вертеть его в руках. Я смотрел на ее руки и думал: вот руки сорокалетней женщины.
Она спросила:
— Это он?
Ассистент, почувствовавший неловкость, как только она вошла, спросил:
— Он?.. Сколько вам лет, Лора?
— Восемнадцать.
Он порылся в папке с фотографиями, нашел среди них Лорину, показал ей.
— Что это?
— Ваша фотография. Наверное, ее прислал нам ваш агент…
— У меня нет агента.
— Но вы актриса?
— Я несколько раз снималась.
— Но вы хоть знаете, что мы собираемся делать клип?
Я оторвался от окна, от синевы неба, вернулся в духоту комнаты, к Лоре.
— Франсуа, это я дал тебе ее карточку.
Лора обернулась. Франсуа сказал ей:
— Это наш главный оператор, он иногда снимает пробы.
Уставившись в пол, она протянула мне руку.
— Я нашел ее в коробке, она валялась в коридоре, на одной студии… Вы ведь уже участвовали в пробах?
— Не помню.
Она показала мне фотографию Марка на конверте, который по-прежнему держала в руках.
— Вы его хорошо знаете?
— Пятнадцать лет. Мы ходили в одну школу.
Открылась дверь. Марк вошел первым, кивнул Лоре и отступил в сторону, пропуская Омара. Тот подошел к девушке и протянул ей руку. Я представил их:
— Лора… Омар Беламри, он автор клипа.
Он улыбнулся Лоре и сказал мне:
— Я помню, ты показывал мне ее фото.
Она положила на стол конверт и сказала, покусывая ноготь:
— Но мы же никогда не встречались…
Я взял камеру. Лора и Марк стояли рядом, у стены. Я начал «наезжать» на них, взял крупно Лорино лицо, оставляя Марка в кадре слева. Омар быстро объяснил, чего он хочет от них, попросил поимпровизировать: Лора — в роли молодой проститутки из Барселонского порта, Марк — в роли сутенера. Она смотрела в объектив, но видела ли она меня?
Марк начал:
— Кто этот тип?
— Какой тип?
— Я видел тебя с ним.
— Я его не знаю.
— Не знаешь?.. Ты даешь деньги незнакомым?
— Я ему ничего не давала.
— Не вешай мне лапшу на уши.
Она была похожа на маленькую дерзкую девчонку, но я чувствовал ее страх. Она закусила губу:
— Да нет же, говорю тебе…
Я медленно приближался к ней с камерой. Марк продолжал:
— Я видел, как ты совала деньги этому маленькому придурку…
— Я не понимаю…
— Значит, ты даешь деньги кому попало?
— Я? Да никому я не давала никаких денег!
Марк надвинулся на нее, готовый ударить. Она отступила, вздохнув, — этакий скрытный ребенок.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
— Я хочу, чтобы ты объяснила, почему ты это делаешь… Разве тебе плохо со мной?
— Не в этом дело…
— Так в чем же? Он что, твой дружок?
— Я его даже не знаю.
— Не знаешь, а деньги даешь?
— Я делаю со своими деньгами что захочу.
— Они не твои.
Омар сделал мне знак остановиться. Марк и Лора могли отдохнуть.
Они сидели напротив друг друга за низким столиком. Я снял с софитов голубые фильтры и перевел камеру в положение «искусственный свет». Их лица заливало теплое оранжевое сияние. Ночной холод усиливался, а синева ночного неба становилась все глубже. Между ними — огромная гладкая поверхность окна.
Омар сказал:
— Начинаем. Лора, теперь ты сильнее, ты должна взять над ним верх…
Марк тут же вступил:
— Я видел тебя с этим подонком, это тебе так не пройдет.
— Что тебе от меня нужно? — Лора посмотрела в объектив, и мне опять показалось, что она смотрит на меня.
— Ну что ты хочешь от меня услышать?
Голос Омара:
— Жестче, ты должна быть еще жестче!
— Ты что, хочешь вернуться в то дерьмо, из которого я тебя вытащил?
— Ничего, найду кого-нибудь еще.
— Да никого ты не найдешь…
Омар прошептал мне:
— Снимай ее.
Но Лора вдруг остановилась, как будто споткнувшись, — и сразу разрыв, трещина в действии. Она подняла голову, посмотрела на небо и сказала:
— Между собакой и волком… — и вдруг замолчала.
Откуда она знала это выражение, придуманное киношниками? Так мы называем это время суток — ни день ни ночь, «между собакой и волком» или, еще короче, «собака — волк».
За окном угасал день, и я думал, почему именно эти животные — собака и волк — стали символами, искал и не находил других символов для тех часов, когда наступает полная темнота, для другого времени, других поступков…
