Елена Логунова
Гений мужской красоты
— Это что за красная бурда? — мимоходом заглянув в мою плошку, с подозрением спросил Денис.
Не хотелось признавать, но с определением цвета он не промахнулся — краска, призванная придать моим волосам стойкий цвет «сияющего золотого апельсина», была именно красно-бурой. Меня это беспокоило. Я никогда не видела в природе сияющих золотых апельсинов, но подозревала, что такой неаппетитный колер они могут иметь лишь на стадии глубокого гниения. Очень хотелось надеяться, что мои волосы после окрашивания будут выглядеть как-то иначе, однако переживать по этому поводу было уже поздно: я успела намазать красной бурдой половину головы.
— Пока, Инночка! Увидимся вечером! — Пошевелив носом, любимый раздумал одаривать меня прощальным поцелуем и поспешно открыл дверь.
Я не стала заранее терзать себя вопросом, узнает ли он меня, когда увидит в следующий раз, и ответила коротко:
— До свидания!
— Здра-авствуйте! — словно в насмешку, в один голос пропели мужчина и женщина, притаившиеся за дверью на лестничной площадке.
— Инночка, к тебе пришли! — даже не притормозив, крикнул Денис, по пути к лифту успевший заметить в руках незваных гостей журналы и книжки.
Точно, периодическая печать во всех ее проявлениях — это по моей части. В нашем рекламном агентстве я отвечаю как раз за работу со СМИ. Однако по субботам я не работаю!
— Что вам нужно? — неприязненно спросила я парочку с журналами.
— Мы пришли поведать вам о том, какой мэр угоден господу нашему! — елейным голосом сказала невзрачная, как застиранный мешок, тетка в убогом наряде смиренной странницы по святым местам.
Это было весьма неожиданное заявление. Не скажу, что я совсем уж не думала о господе нашем и о нашем же мэре, однако я никогда не объединяла их в комплект.
— Оригинальный ход предвыборной кампании! — заметила я, покачав наполовину покрашенной головой.
Тут капля красной бурды звучно ляпнулась на линолеум, и я вспомнила, что нахожусь в процессе, который не стоит прерывать даже ради душеспасительной беседы. Надо было продолжать золотить и апельсинить свой волосяной покров.
— Извините, мне некогда! — сказала я и решительно закрыла дверь.
— Нехристи! — негодующе выкрикнула невзрачная тетка, вмиг утратив кротость и благостное смирение.
— Барклай, голос! — позвала я.
Бассет, дрыхнувший в теплом углу под батареей, поднял башку и с готовностью разразился оглушительным басовитым лаем. За дверью послышались испуганные возгласы, дробный топот, шлепки и шорохи разлетевшихся печатных изданий.
— Спасибо, милый! — с признательностью сказала я собаке. — С меня мороженое!
Барклай обожает мороженое, и непременно двадцатипроцентной жирности. За пломбир в вафельном стаканчике он спляшет на брюхе, а за шоколадное эскимо еще и споет.
— М-м-м, м-м-м! — просительно заскулил бассет, тщетно пытаясь выговорить сладкое слово «мороженое».
— Через час, ладно? — попросила я, взглянув на часы, чтобы заметить время начала фиксации краски.
Барклай, добрая собачья душа, терпеливо дождался, пока я закончу с парикмахерскими процедурами, и в начале десятого мы вышли на прогулку.
Пес с ускорением рванул по своим собачьим делам на пустырь, и на этот раз уже я без возражений уступила ему. Очень хотелось посмотреть, как развивается дуэль кандидатов в наши мэры.
Длинный глухой забор, огораживающий вырытый на пустыре котлован, с началом предвыборной кампании превратился в эффектную выставку черных пиар-технологий. Началось все вполне традиционно: в ночь с воскресенья на понедельник группа поддержки кандидата В.В. Голикова заклеила забор красочными плакатами с изображением своего кумира и надписью: «Уважаешь себя? Голосуй за Голикова!» На следующий день голиковские портреты оказались залепленными афишами с парадным фото кандидата А. С. Казанского. Еще днем позже на облагороженных профессиональной ретушью ликах Альберта Семеновича Казанского появились гитлеровские чубчики и усики. После этого противники Казанского стали называть его не Альбертом, а Адольфом Семеновичем. В среду ночью все плакатные наслоения были соскоблены, и вплоть до пятницы стена сияла девственной чистотой. Избиратели заинтересованно ожидали продолжения и дождались: в пятницу утром с забора им улыбнулся Василий Витальевич Голиков в новом для себя образе маргинального забулдыги. В руке, заскорузлые цыпки на которой были нарисованы с рембрандтовским мастерством, господин Голиков держал щербатую рюмку, подчеркнутую издевательски переиначенным слоганом: «Ты м-меня ув-важаешь?» Это был серьезный удар по репутации Василия Витальевича, и его команда затруднилась с ходу отразить нападение. Ночью стена снова очистилась, и в позиционном бою кандидатов наступило затишье.
Зато зашумел мой мобильник.
— Ты где? — напористо спросила Трошкина.
— Мы гуляем, — расслабленно ответила я, нюхая цветочек.
— До сих пор?! — праведница-подружка искренне возмутилась. — Десятый час утра, а ты до сих пор в загуле?! Опять застряла в ночном клубе?! И с кем на этот раз?
