Двое молодых людей коротали время за беседой на главном вокзале Рима.
- В котором часу приходит поезд? - спросил Нерон.
- В час двадцать, - ответил Тиберий.
- И долго ты будешь тут торчать? Так и будешь сидеть на месте и ждать ее?
- Да.
Нерон вздохнул. Вокзал был пуст, часы показывали восемь утра, и он ждал, когда прибудет из Парижа этот чертов «Палатинский экспресс». Он взглянул на Тиберия: тот растянулся на скамейке и закрыл глаза. Можно было потихоньку уйти отсюда, вернуться домой и лечь спать.
- Не уходи, Нерон, - произнес Тиберий, не открывая глаз.
- Я тебе не нужен.
- Я хочу, чтобы ты посмотрел на нее.
- Ладно.
Нерон снова плюхнулся на скамейку:
- Сколько ей лет?
Тиберий погрузился в подсчеты. Он не мог с точностью сказать, сколько лет Лауре. Когда они с Клавдием впервые увиделись в школе, ему исполнилось тринадцать, а Клавдию - двенадцать, но к этому моменту отец Клавдия был уже довольно давно женат на Лауре. Получается, что Лаура почти на двадцать лет старше их. Он долгое время думал, что Лаура - мать Клавдия.
- Сорок три, - сказал он.
- Ладно.
Нерон помолчал. Он нашел в кармане пилку и принялся подпиливать ногти, стараясь придать им округлую форму.
- Я видел отца Клавдия, - сказал он наконец. - Так себе, ничего особенного. Объясни мне, зачем Лаура вышла за типа, в котором нет ничего особенного?
Тиберий пожал плечами:
- Это нельзя объяснить. Думаю, она все же любит Анри, а за что - неизвестно.
Тиберий и сам часто задавался этим вопросом. Лаура, необычная, великолепная Лаура, - что могло бросить ее в объятия такого строгого, педантичного господина? Это нельзя было объяснить. Казалось, Анри Валюбер даже не отдает себе отчета в том, насколько необычная и великолепная у него жена. Если бы Тиберию пришлось жить с подобным человеком, он заскучал бы до смерти; однако непохоже было, чтобы Лаура умирала от скуки. Даже Клавдий не мог понять, как его отцу удалось жениться на такой женщине. «Это самое настоящее чудо, будем ему радоваться», - говорил он. Впрочем, Клавдий и Тиберий давно уже перестали ломать голову над этой проблемой, поскольку, пытаясь решить ее, всегда приходили к одному и тому же выводу: «Это нельзя объяснить».
- Это нельзя объяснить, - повторил Тиберий. - Что ты там выделываешь с этой пилкой?
- Хочу воспользоваться временем, которое мы должны провести здесь, чтобы улучшить мой внешний вид. Если тебе надо, - добавил он, помолчав, - у меня есть еще одна пилка.
Тиберий подумал, что, возможно, это была не лучшая идея - представить Нерона Лауре. Лаура в чем-то была очень хрупкой. Если случайно стукнуть по уязвимому месту - останутся одни осколки.
Анри Валюбер не любил, когда в его жизнь вторгалось нечто непредвиденное.
Он раскрыл ладонь и со вздохом опустил ее на стол.
- Да, это Микеланджело, - сказал он.
- Вы уверены? - спросил его посетитель.
Анри Валюбер поднял бровь.
- Прошу прощения. Раз уж вы это говорите…
- Это набросок Микеланджело, - продолжал Валюбер, - часть торса и бедро, которые, как ни удивительно, пустились гулять по Парижу.
- Набросок?
- Вот именно. Нацарапанный наспех, при вечернем освещении, но стоящий миллионов других, потому что не принадлежит ни к одному из известных собраний, частных либо государственных. Можно сказать, новая вещь, которой никто еще не видел. Наспех зарисованное бедро, гуляющее по Парижу. Купите его, это будет потрясающе выгодная сделка. При условии, конечно, что набросок не краденый.
- В наше время нельзя украсть произведения Микеланджело. Только если они неожиданно обнаруживаются на чердаке - но ведь так не бывает.
- Нет, бывает - в Ватиканке… В необъятных архивных фондах Ватиканской библиотеки… Эта бумага пахнет Ватиканкой.
- Бумага пахнет?
- Да, пахнет.
Это было глупо. Ведь Анри Валюбер прекрасно знал, что невозможно отличить по запаху один обрывок старой бумаги от другого. Он раздраженно оттолкнул от себя набросок. Тогда в чем же дело? Почему он взволнован? Сейчас не время думать о Риме. Совсем не время. До чего было жарко в те далекие дни в Ватиканке, когда он, словно одержимый, выискивал рисунки эпохи барокко, как шелестели в тишине переворачиваемые листы бумаги. Осталось ли еще хоть что-то от его прежней одержимости? Нет, ничего. Он руководил четырьмя издательствами, выпускавшими книги по искусству, ворочал большими деньгами, к нему обращались за советом, а прежде чем обратиться, просили извинить за беспокойство, его собственный сын робел в его присутствии, даже Лаура не решалась перебить его за разговором. А ведь когда они познакомились, Лаура запросто перебивала его, даже не замечая этого.
