Владелец бензоколонки «Заправка и ремонт» в Меканиквилле (штат Нью-Йорк) мистер Заяц Тейт изящно восседал перед своим заведением на кухонном табурете. Он был видной фигурой, этот Заяц Тейт, нареченный при крещении Томасом. Пусть его брюки были усеяны пятнами, а их отвороты напоминали зазубренные лезвия бритв с рекламных плакатов, но зато на нем была ярко — лиловая рубашка в узенькую красную полосочку, пружинные браслеты на рукавах отливали серебром, а на сосискообразном указательном пальце сверкал перстень с рубином, который стоил бы двести тысяч долларов, не будь он сделан из стекла.
Мистер Тейт был невысок, но отличался приятной полнотой; лицо его пылало румянцем, рыжие усики были подкручены до того лихо, что он смахивал на сыщика, а белобрысые волосы ниспадали на лоб таким элегантным чубом, какой нечасто увидишь по эту сторону пивной стойки.
Из белого домика позади колонки (жилища, располагавшего всеми современными удобствами, за исключением ванной, газа и электричества) появилась его супруга, миссис Бесси Тейт, которая гнала перед собой их сына Терри.
Надо сказать, что Бесси отнюдь не была красавицей. Крутой, как вареное яйцо, лоб, похожий на утюг подбородок и голос, напоминавший лязг пустых молочных бидонов, сливались в единую симфонию семейного очага. Да и Заяц Тейт, несмотря на свою сногсшибательную элегантность, все же не заслуживал сравнения с Аполлоном. Зато шестилетний Терри был неправдоподобно красив.
Просто не верилось, что это мальчик из плоти и крови. Казалось, что он сошел с журнальной обложки: волосы, золотые, словно пух одуванчика в лучах заката, атласная кожа, фиалковые глаза, прямой носик и губки, складывавшиеся в такую улыбку, что, увидев ее, самые принципиальные пьяницы шли домой и давали зарок трезвости.
Каким образом его родителями оказались Заяц и Бесси Тейт, каким образом ангелы (или аист, или доктор Мак-Квич) умудрились оставить Терри в белом домике позади бензоколонки «Заправка и ремонт», а не в величественном оштукатуренном замке единственного меканиквиллского банкира, — эту тайну пусть разгадывают специалисты по евгенике.
Тон Бесси отнюдь не подобал матери елочного херувима:
— Ты что, Заяц, так и собираешься весь день прохлаждаться на своей табуретке? Взял бы да и поработал для смеху!
— Н-да? — отверз уста отец херувима. — Вот сейчас прямо возьму и поработаю. Прикажешь поймать какого-нибудь дурака за радиаторную пробку и насильно влить ему бензину?
— Ну так почини сетку на кухонной двери.
— Сетку на кухонной двери?
— Да, сетку на кухонной двери, дурак!
— Сетку на кухонной двери? А она что, порвалась?
— Нет, не порвалась! Просто я хочу, чтобы ты почесал ей спинку, где ее комары нажгли, дурья башка! А еще ты мог бы приглядеть за этим сопляком, чтобы он у меня под ногами весь день не вертелся!
И она отвесила Терри щедрый и умелый шлепок. Терри разразился громкими воплями, а Заяц испуганно поднялся с табуретки — его щеки, оттененные бронзовым великолепием завитых усиков, заметно побледнели. Бесси явно была в особенно неукротимом настроении, и нам чуть было не пришлось увидеть, как мистер Тейт, отступив перед чугунным подбородком и гранитной волей супруги, берется за работу — весьма душещипательное зрелище, — однако в эту секунду к колонке подъехал роскошный лимузин.
В лимузине сидела дама, настолько богатая — настолько богатая и старая, — что ей волей-неволей приходилось быть добродетельной. У нее были белоснежные волосы, а цвет лица напоминал старинный фарфор. Выглянув из машины, пока Заяц 1 ейт весело качал бензин, она увидела 1 ерри.
— Ах! — вздохнула она. — Какой ангелочек! Это ваш сынок?
— Да, сударыня, — ухмыльнулся Заяц, но его немедленно заслонила Бесси, изливая улыбки на только что отшлепанное сокровище.
— Он должен петь в церковном хоре! — сказала благородная старая дама. — Я уже вижу, как прелестен он будет в церкви Святого Луки в Олбани! Непременно отвезите его туда и побывайте у его преподобия доктора Унмпла, младшего священника, — он так любит милых крошек! Я не сомневаюсь, что вашего чудного мальчика можно будет бесплатно поместить в какую-нибудь церковную школу, ведь иначе — мы живем в такое ужасное время! — с его красотой он, чего доброго, попадет в кино, станет ребенком-кинозвездой или еще чем-нибудь столь же мерзким и погибнет! Всего хорошего.
— Ух ты, черт, шикарная старуха! — заметил чудный мальчик, когда лимузин уплыл по шоссе.
Бесси рассеянно шлепнула его и изрекла:
— Знаешь, Заяц, а эта старая грымза сказала дело. Малыша, пожалуй, можно пристроить в кино.
— Верно! Ха! Он, того гляди, будет зашибать сотню в неделю. Я слыхал, что ребятам, которых снимают, иногда и по стольку платят. Я бы тогда купил тросточку с серебряной собачьей головой.
— Том Тейт! Иди надень пиджак, а я умою ему рожу, переодену, и ты отведешь его в фотографию на Главной улице — за колонкой я пригляжу. Пусть его снимут, и мы сию же минуту пошлем карточки в Голливуд.
— Вот еще, придумала — в такую-то жару, — вздохнул мистер Гейт и добавил мрачно: — А тут как раз клиент подвернется с лопнувшей камерой! Ты всегда так — готова выбросить зря пятьдесят центов, авось, да вдруг, да когда-нибудь этот щенок будет получать пятьдесят долларов в неделю.
