История эта берет своё начало в середине 20-х годов прошлого столетия.
Молодая Советская Республика, чья экономика была серьёзно расстроена чередой войн, спешно восстанавливала свои силы, отчаянно нуждаясь во всём — кадрах, ресурсах, станках, машинах и, не менее того — в энергии. Великие стройки той героической эпохи только начинались — Днепрогэс, Магнитка, Кузбасс, и ничего удивительного, что в один из дней в двери Совнаркома зашёл мужчина в возрасте, нёсший в руках большой кожаный портфель.
Внешний вид вошедшего в кабинет однозначно характеризовал гостя как профессора университета, коим тот и представился, сделав всего пару шагов от порога.
— Пуглов Пётр Пантелеевич. К вашим услугам, — представился он, коротко поклонившись: Профессор Казанского университета, кафедра естественных наук. А Вы, прошу меня великодушно простить — товарищ Луначарский, верно? Вы, в новом правительстве — министром образования трудитесь?
— Анатолий Васильевич, — в свою очередь поклонился хозяин кабинета: — Только не министр, а народный комиссар по вопросам образования.
— Ну, сие одно и то же. Милостивый государь, — начал он по старорежимному, ставя на стол перед Наркомом ничем не примечательную лампу, своим видом крайне напоминавшую шахтёрскую керосинку: — Вот!
— Простите, но что — вот? — Заложив руки за спину, наклонился над светильником Анатолий Васильевич: — Прошу меня простить, но это… лампа?
— Вы совершеннейше правы, сударь! И… Алле оп! — Щелкнув небольшим рычажком у основания, учёный зажёг её: — Извольте! Светит! — Сложив руки на груди он отошёл от стола, не сводя взгляда со своего детища.
— Действительно — светит, — обойдя стол, Луначарский более внимательно осмотрел устройство и развернувшись к изобретателю недоумённо развёл руками: — Лампа. Светит. Электричеством. И что? Вот если бы она пирожки пекла, — невольно вырвалось у него, существовавшего в эти голодные годы на весьма скудном, хоть и более разнообразном, в отличие от простых смертных, пайке.
— Пирожки, извините, не печёт, — надулся ученый: — Вы, сударь мой, в детстве своём, про магнитодинамические лампы слыхали?
— Про что? — Вернувшись на своё место, Анатолий Васильевич протянул руку к светильнику: — Вы позволите?
— Не слыхали значит, — кивнул ему Пётр Пантелеевич, одновременно и разрешая, и сожалея: — А жаль! Сии устройства были весьма популярны в семидесятые годы века ушедшего.
— И чем же? — Осмотрев лампу — это была самая обычная керосинка с электролампой вместо фитиля, он поставил её на стол, удивляясь отсутствию бульканья горючей жидкости в нижней части: — Вы… Я верно понимаю, — поднял на него взгляд нарком: — Изобрели сухую батарею для производства энергии?
— Нет! Нет и ещё раз — нет! — отобрав у него своё детище, профессор перевернул светильник кверху ногами и, отделив днище, продемонстрировал ему несколько разнокалиберных катушек медного провода, облепленных маленькими кубиками металла: — Это, — тоном, будто он находился на своей любимой кафедре, начал пояснять учёный, тыча пальцем в непонятные потроха: — Магнитодинамические резонаторы. Вот спросите меня — в чём была проблема тех, — последовал взмах за спину: — Ламп? Ну же, смелее!
— В чём?
— Хороший вопрос! И я, с радостью на него отвечу, сударь! Да-с! Те лампы, хоть и могли работать десятилетиями, были слабы-с! Да-с! Чтобы осветить погреб, Вам, дорогой мой, потребовалось бы их не менее четырёх — пяти! Слабость света, несмотря на его бесплатность, так и не позволила этому, во всех прочих смыслах, замечательному устройству, завоевать популярность!
— Простите, профессор, — как прилежный ученик поднял руку Луначарский: — Вы сказали — бесплатно? Это как?
— Дорогой мой… — Присев на край его стола, учёный снял с носа пенсне: — Посмотрите вокруг! Природа, Мать-прародительница наша, щедро одарила человечество дарами! Бег воды, — пенсне в его руке очертила подобие волны: — Кою вы запираете в цементный плен для получения электричества. Огонь топок, — пенсне направилось к полу, подразумевая добычу угля: — Ветер, — на сей раз пояснительного жеста не последовало: — Все эти дары матушки Земли мы научились использовать. Но! — водрузив сой оптический прибор на место, Пётр Пантелеевич строго посмотрел на Наркома: — Есть ещё один, поистине неистощимый кладезь энергии, который я и хочу положить к ногам нашей Республики! И есть сие — атмосферная энергия!
— Что, простите? Атмосферная? — Вопросительно приподнял бровь Луначарский.
— Да-с! Электричество, рассеянное вокруг нас, порождаемое самой планетой нашей, есть бесконечная кладовая, и ключ к ней — вот! — постучал пальцем по лампе: — Посудите сами! — Соскочив со стола, Пуглов возбуждённо заметался по кабинету: — Залежи угля истощатся. Реки — пересохнут, ветер — движение воздушных масс, которые так легко поставить на службу для получения энергии — капризны и переменчивы. Но Земля! Земля наша, милостивый мой государь! — Повернулся он к Анатолию Васильевичу возбуждённо сверкая глазами: — Вращалась, вращается и вращаться будет! И — с каждым свои оборотом, производить энергию! Взять её — её, бесцельно расточаемую в мировом пространстве, взять и поставить на службу человечеству — вот подвиг достойный учёного! Вы только себе представьте, — замерев у окна, поманил он к себе наркома, а когда тот приблизился, показал наружу: — Самолёты, самобеглые повозки, поезда! И все — без дыма, чада и шума! Перемещаться в пространстве, пользуясь щедро разлитой вокруг нас энергией! Двигаться, творить, живя в гармонии с Землёй! Вот мой дар Республике!
