В полночь подул теплый сырой ветер, затрещал лед на Оке звонко, зашевелился, а к утру тронулся, открывая холодные черные полыньи с месивом мелкой шуги.
Засерело небо, заалел восток. Зазвонили к заутрене Пробудился Орел-город, ожил. Отстояв службу в церкви, народ повалил к берегу. Гомон, смех:
— Эко батюшка-ветрило снег ест!
— Жуе-ет!
Хоть и молод Орел, от Ивана Васильевича Грозного счет ведет, но всем заокским городам голова, главенствует среди городов и острогов второй сторожевой линии, которая перекрыла крымцам путь на Москву.
В Смуту хозяйничал в Орле первый самозванец, открывали царские стрельцы крепостные ворота крестьянскому воеводе Иване Исаевичу Болотникову, а в лютую январскую стужу 1608 года приютил город второго самозванца, назвавшегося царем Димитрием, а с ним шляхтичей и разный гулящий люд из российских земель.
Скоро потянулись к самозваному Димитрию отряды мужиков, хаживавших на Москву еще с Болотниковым.
Стылым январем побывало у самозванца посольство князя Ружинского, зимовавшего в Чернигове. Шумные, кичливые паны рядились с царем Димитрием долго, после чего князь Роман Ружинский привел в Орел четыре тысячи своих буйных шляхтичей.
В поисках поживы в Московии повалили к Лжедимитрию паны из всей Речи Посполитой, из Черкасс и Канева, казаки с вольного Дона, покинул Литву и переступил рубеж российский староста усвятский Ян Петр Сапега, племянник канцлера Льва Сапеги, а из Польши прибыли гусары гетмана Лисовского…
Многочисленное воинство собралось к весне у самозваного царя Димитрия.
Ледоход разбудил самозванца. Он оторвал голову от подушки, прислушался. Так и есть: весне начало. Обрадовался. Сел, свесив ноги. В рубленых хоромах орловского воеводы жарко, пахнет сушеными травами и сосной: осенью стены обновили тесом.
Спать больше не хотелось. Сунув руку за ворот, потер шею. Нахлынули думы. Год минул, как назвался Матвей Веревкин царем Димитрием.
Прослышав о боярской расправе в Москве над царем Димитрием и видя, как сокрушаются вельможные паны, потерявшие сладкую жизнь при дворе московского царя, Веревкин решился попытать удачи. В Варшаве, в корчме у Янкеля, будто ненароком обронил, что он-де случаем спасшийся царь Димитрий. Ухватился за то пан Меховецкий, доложил канцлеру Льву Сапеге, а тот королю — и загуляла молва по Речи Посполитой и Московии.
Летом в Стародубе-Северском Матвей Веревкин начал собирать воинство для похода на Москву, и многие города российские признали его царем. Поклонились ему Путивль и Чернигов, Новгород-Северский и иные городки Северской Украины. Присягнул царю Димитрию и ногайский князь Урусов.
В первый поход на Москву постигла Веревкина неудача. Воеводы царя Василия Шуйского Литвин-Мосальский и Третьяк-Сентов у Брянска перекрыли ему дорогу. Пришлось воротиться и сесть на зиму в Орле…
Самозванец потянулся с хрустом, зевнул. С сожалением вспомнил гетмана Меховецкого. С приходом в Орел князя Романа Ружинского не было между ним и гетманом мира, и Меховецкий уехал в Варшаву, а вельможные паны избрали гетманом кичливого и задиристого Ружинского.
Трудно Матвею совладать с панами, ох как трудно. Особенно с появлением князя Ружинского. Привыкший в Речи Посполитой промышлять разбоем, он и в Московии живет тем же.
То бы все ничего, паны для того и на Русь шли, чтобы гетман с вельможными честь царю Димитрию оказывали, но ведь заносчивы, оскорбить горазды, цариком зовут.
О нраве Ружинского Веревкину рассказывал пан Меховецкий, оттого он, Матвей, княжеских послов не привечал. Однако Ружинскому сие в науку не пошло, только еще больше распалило, а во хмелю он не единожды похвалялся: «Я царику служу, пока пожелаю. И мои шляхтичи и верные гайдуки повернут коней, куда повелю…»
Самозванец поднялся, натянул порты, надел валенки и, накинув на плечи шубу, без шапки вышел на крыльцо. Пахнул ветер, взъерошил рыжие волосы. За закрытыми тесовыми воротами переговаривались караульные казаки, звонко журчал ручей, капало с крыш. За какую-нибудь неделю стает снег, откроется мокрая черная земля, и только за городом, в буераках снег будет еще долго лежать сырым ноздреватым пластом.
Лжедимитрий думал о том, что, как только установятся дороги, он выступит на Москву. При этом боязно становилось и не терпелось: скорей бы.
На той стороне Оки, при впадении в нее притока Орлика, горело множество костров, зажженных казаками и холопами, кому не досталось места в городе и на посаде. В стороне от казачьих и холопских землянок — татарские кибитки. А в Орле шляхтичи на постое. Люд на них жалуется: обиды всякие чинят.
Матвей Веревкин выказал гетману Ружинскому свое недовольство, но князь Роман расхохотался:
— Чи царь Димитрий не ведает, почему паны вельможные к нему в службу явились? Коли он не дозволяет панам добывать на прокорм, так нехай платит им злотые из своей царской казны.
Да еще пригрозил:
— Коли царь Димитрий начнет панов неволить в их поступках, они себе нового царика отыщут альбо
