Когда в 1928 году я приехала в Египет посмотреть недавно открытую гробницу Тутанхамона, то узнала, что в усыпальнице были найдены шарики ладана.
Начиная с самых первых династий фараоны использовали его как подношения богам Египта.
В Вавилоне ладан применялся в обрядах очищения, а также для того, чтобы умилостивить богов; курильницы благовоний были найдены при раскопках минойских захоронений на острове Крит.
Древние греки и римляне — в особенности римляне — в огромных количествах возжигали фимиам в своих храмах. Аромат ладана и дым служили зримым символом устремляющихся к небесам молитв людей, поклоняющихся своим богам.
Деревья, дающие самый лучший ладан, и самые лучшие мирровые кусты росли только в южной Аравии, и спрос на эти благовония повлек за собой небывалое развитие торговли.
Огромные караваны верблюдов с драгоценной поклажей пересекали весь Аравийский полуостров с юга на север. Протяженность этой «Тропы Благовоний» составляла 1700 миль.
Ричард Бертон был одним из самых выдающихся людей своего поколения. Он внес существенный вклад в литературу и географию, был поэтом, путешественником, солдатом, дипломатом, изобретателем, исследователем, археологом, лингвистом, антропологом; Бертон считался общепризнанным авторитетом в области различных религий и к тому же большим знатоком эротических скульптур и рисунков.
О нем написано много книг, но, глядя на его портрет, я неизменно думаю, что на самом деле ни одна из них не может претендовать на какую бы то ни было глубину. Он был слишком велик для века, в котором жил, слишком загадочен и незауряден.
Теперь, когда его больше нет, уже невозможно постичь природу того волшебства, которое окутывало его при жизни.
Наверное, дольше всех его будут помнить те, кто любит «Сказки тысяча и одной ночи»и знает, что Ричард Бертон был первым их переводчиком.
На мраморной мемориальной доске в Мортлейке, где он похоронен, рядом с изображением арабского шатра выбиты строчки сонета Джастина Хантли Маккарти:
О последний и благороднейший из странствующих рыцарей,
Английский солдат и арабский шейх,
О певец Востока…
1881 год
Возвращаясь к себе домой на Парк Лейн, маркиз Энджелстоун с удивлением думал, что ленч доставил ему удовольствие.
Обычно, получив от премьер-министра приглашение посетить дом номер 10 по Даунинг-стрит, он тут же мрачнел.
Бывали, конечно, приятные исключения — например, Бенджамин Дизраэли.
Но, к сожалению, он занимал эту должность только шесть лет, и маркиз считал, что в целом премьер-министры — на редкость скучные люди.
Поэтому нельзя сказать, что он с нетерпением ожидал завтрака в обществе нынешнего хозяина дома номер 10 мистера Глад стона.
К счастью, остальные приглашенные оказались чрезвычайно интересными людьми.
Главным образом они обсуждали проблемы внешней политики, а она всегда занимала маркиза гораздо больше, чем внутренняя.
Он с огромным интересом обсуждал с министром Индии ситуацию, сложившуюся на Востоке.
— Из-за присутствия русского посла они были вынуждены говорить вполголоса, и от этого беседа становилась еще увлекательнее.
Маркиз был умным и проницательным человеком и — хотя немногие из его друзей знали об этом — живо интересовался всем, что имело отношение к Востоку.
Он лелеял тайную надежду, что в один прекрасный день королева предложит ему пост вице-короля Индии или на худой конец губернатора той или иной части ее обширной империи.
Но пока — и маркизу это было отлично известно — он в глазах общества считался еще слишком молодым и, кроме того, чересчур ветреным.
На самом же деле маркиз был просто так красив и так богат, что женщин тянуло к нему как магнитом.
Больше того — стоило оказать одной из них внимание, как они тут же вцеплялись в него мертвой хваткой.
Но маркиз уже давным-давно твердо решил, что никогда не женится.
Эта тема, впрочем, не относилась к числу тех, которые он мог обсуждать с другими людьми.
Детство его было омрачено сознанием того, что отец и мать несчастливы вместе.
На людях они вели себя, как того требуют приличия, и никто ни о чем не догадывался.
Только домочадцам было известно, что на самом деле они почти ненавидят друг друга.
Мать маркиза была очень красивой женщиной. Мальчик обожал ее — и вместе с тем уважал отца и восхищался им.
Он сильно страдал оттого, что родители не могут ужиться вместе, и это оставило у него в душе след, который не изгладился даже сейчас, когда ему было почти тридцать три года.
Когда маркиз вспоминал об этом, он весь сжимался при мысли, что ему придется жить с женщиной не потому, что он ее любит, а потому, что этого требуют приличия. Он не сомневался, что она будет чувствовать то же самое и в конце концов возненавидит его.
Последнее, впрочем, было маловероятно, поскольку женщины считали его неотразимым.
Они бросались к нему в объятия прежде, чем он успевал узнать их имена.
Вместе с тем маркиз, не кривя душой, не мог не признавать, что его романы всегда продолжались недолго.
И всегда женщины надоедали ему быстрее, чем он им.
Он сам поражался, что красивая женщина, такая ослепительная и желанная в первую встречу, при более близком знакомстве оказывается — иначе не скажешь — «убийственно скучной».
