"А старший топорник говорит: "Чтоб им всем сгореть, иродам!"
Плотников, "Рассказы топорника".
"Джефф, ты знаешь, кто мой любимый герой в Библии?
Царь Ирод!"
О'Генри, "Вождь краснокожих".
"Товарищ, – сказала старуха, – товарищ, от всех этих дел я хочу повеситься".
Бабель, "Мой первый гусь".
Однако! Я заржал. Ничего подбор цитаточек!
Записную книжку, черную, дешевую, я поднял из-под ног в толкотне аэропорта. Оглянулся, помахав ею, – хозяин не обнаружился. Регистрацию на мой рейс еще не объявляли; зная, как ощутима бывает потеря записной книжки, я раскрыл ее: возможно, в начале есть координаты владельца.
"Я б-бы уб-бил г-г-гада".
Р.П.Уоррен, "Вся королевская рать".
"Хотел я его пристрелить – так ведь ни одного патрона не осталось".
Бр. Стругацкие, "Парень из преисподней".
"Я дам вам парабеллум".
Ильф, Петров, "12 стульев".
Удивительно агрессивные записи. Какой-то литературовед-мизантроп. Читатель-агрессор. Зачем ему, интересно, такая коллекция?
"Расстрелять, – спокойно проговорил пьяный офицер".
А. Толстой, "Ибикус".
"К тому времени станет теплее, и воевать будет легче".
Лондон, "Мексиканец".
Нечто удивительное. Материалы к диссертации о милитаризме в литературе? Военная терминология в художественной прозе?.. Я перелистнул несколько страниц:
"У нас генералы плачут, как дети".
Ю.Семенов, "17 мгновений весны".
Имею два места холодного груза".
В. Богомолов, "В августе 44-го".
Я перелистнул еще:
"Заткнись, Бобби Ли, – сказал Изгой. – Нет в жизни счастья".
Ф.О'Коннор, "Хорошего человека найти нелегко".
"И цена всему этому – дерьмо".
Гашек: трактирщик Паливец, "Швейк".
"Лежи себе и сморкайся в платочек – вот и все удовольствие".
Н.Носов, "Незнайка".
Эге! Неизвестный собиратель цитат, кажется, перешел на вопросы более общие. Отношение к более общим вопросам бытия тоже не сверкало оптимизмом.
Странички были нумерованы зеленой пастой. На страничке шестнадцатой освещался женский вопрос:
"Хорошая была женщина. – Хорошая, если стрелять в нее три раза в день".
Ф.О'Коннор, "Хорошего человека найти нелегко".
"При взгляде на лицо Паулы почему-то казалось, что у нее кривые ноги".
Э.Кестнер, "Фабиан".
"Жене: "Маня, Маня", а его б воля – он эту Маню в мешок да в воду".
Чехов, "Печенег".
Облик агрессивного человеконенавистника обогатился конкретной чертой женоненавистничества. Боже, что ж это за забавный человек?
Но вот цитаты, посвященные, так сказать, гостеприимству:
"Я б таким гостям просто морды арбузом разбивал".
Зощенко.
"Увидев эти яства, мэтр Кокнар закусил губу. Увидев эти яства, Портос понял, что остался без обеда".
Дюма, "Три мушкетера".
"Не извольте беспокоиться, я его уже поблевал".
Колбасьев.
"Попейте, – говорят, – солдатики. – Так мы им в этот жбанчик помочились".
Гашек, "Швейк".
"У Карла всегда так уютно, – говорит один из гостей, пытаясь напоить пивом рояль".
Ремарк, "Черный обелиск".
Цитаты были приведены явно вольно. Некоторые даже слегка перевраны. Уж Чехова и Зощенко я помнил.
Но зачем они владельцу книжки? Эрудиция начетчика? Остроумие бездельника, отлакированное псевдообразованностью? Реплики на все случаи жизни? Блеск пустой головы? Конечно, цитирование с умным видом может заменить в общении и ум, и образованность…
И тут же наткнулся на раздел, близкий к моим размышлениям:
"И находились даже горячие умы, предрекавшие расцвет искусств под присмотром квартальных надзирателей".
Салтыков-Щедрин, "История одн. города".
"Проклинаю чернильницу и чернильницы мать!"
Саша Черный.
"Мосье Левитан, почему бы вам не нарисовать на этом лугу коровку?"
Паустовский, "Левитан".
Объявили регистрацию на мой рейс. Оценив толпу с чемоданами, я взял свой портфельчик и пошел к справочному: пусть объявят о пропаже. У стеклянной будочки топталось человека четыре, и я, не отпускаемый любопытством, листал через пятое на десятое:
"Если б другие не были дураками – мы были бы ими".
В. Блейк.
"Говнюк ты, братец, – печально сказал полковник. Как же ты можешь мне, своему командиру, такие вещи говорить?"
Серафимович, "железный поток".
"Ничего я ему на это не сказал, а только ответил".
Зощенко.
Страничка 22 вдруг касалась как бы национального вопроса:
"Его фамилия Вернер, но он русский".
Лермонтов, "Герой нашего времени".
"А наша кошка тоже еврей?"
Кассиль, "Кондуит и Швамбрания".
"Меняю одну национальность на две судимости".
Хохма.
Я приблизился к окошечку, взглянул на длинную еще очередь у стойки регистрации – и, отшагнув и уступая место следующему за мной, полистал еще. В конце значились какие-то искалеченные, переиначенные поговорки:
"Любишь кататься – и катись на фиг".
"Чем дальше в лес – тем боже мой!"
"Что посмеешь – то и пожнешь".
Последняя страница мелко исписана фразами из анекдотов – все как один бородатые, подобные, видимо, тем, за какие янки при дворе короля Артура повесил сэра Дэнейди-шутника:
"Массовик во-от с таким затейником!"
"Чего тут думать? Трясти надо!"
Переделанные строки песен:
"Мадам, уже падают дятлы".
"Вы слыхали, как дают дрозда?"
"Лица желтые над городом кружатся".
Это уже походило на неостроумное глумление. Я протянул книжку милой девушке в окошке справочного и объяснил просьбу.
