Лондон, Андерсен-Холл
Лето 1811 года
Прескотт Дивейн шел по тропинке к домику для гостей сиротского приюта Андерсен-Холл. Ярко светило солнце, беззаботно пели птицы, вокруг приятно пахло хвоей. Но молодой человек ничего этого не замечал. Увидев стоящего на крыльце лакея в ливрее фиолетового цвета с ярко-оранжевыми лацканами, он выругался себе под нос.
С тех пор как Прескотт спас из пожара маленькую сиротку Иви, ему приходилось буквально отбиваться от посетительниц. Дамы докучали ему, являясь с визитом в дом, где прошло его детство, – единственное пристанище, где он мог чувствовать себя относительно спокойно.
Но черт побери, ни одна из этих дамочек ничуть его не интересовала.
Горькая правда состояла в том, что он изменился. Начало этих изменений Прескотт заметил в себе еще одиннадцать месяцев назад. Это случилось на дне рождения его тогдашней любовницы Лилит, леди Уиллис. Празднество проходило в Гайд-парке. Именинница попросила Прескотта принести ей стакан лимонада, а когда он вернулся, то случайно услышал ее разговор с одной из подруг.
– Больше всего в Дивейне меня привлекают простота и незатейливость натуры, его близость к природе, – нараспев говорила Лилит. – Мне нравится, когда звериная часть его существа проявляется в постели, если ты понимаешь, о чем я.
Подруга понимающе хихикнула.
– Только беда в том, что его аппетиты не ограничиваются пределами спальни. Кто бы мог подумать, что он окажется таким гурманом? Этому сиротке низкого происхождения определенно нравится шампанское с икрой. Ест он за троих и с такой жадностью, как будто каждый кусок – последний. Хотя, я полагаю, эта грубость и неотесанность вполне естественны для…
Лилит не договорила: она увидела, что Прескотт уже здесь и все слышал. Леди Уиллис вспыхнула и опустила глаза. Но в остальном продолжала вести себя как ни в чем не бывало. И черт побери, Прескотт не нашел ничего лучшего, как тоже сделать вид, что ничего не случилось.
Он оставался на торжестве до самого конца, как всегда нося на лице маску вежливости и благодушия и стараясь не утратить своего неизменного обаяния. Хотя внутри у него все кипело. Одно дело – понимать, что он никогда не станет равным этим людям, другое – испытывать унижение, ощущая презрительное отношение к себе дам из высшего света, присутствующих на празднике. А он-то думал, что небезразличен Лилит! Как он заблуждался!
Весь остаток вечера Прескотт был погружен в грустные мысли. На память пришли даже незначительные мелочи, которые до этого ускользали от внимания. Презрение к его персоне и намеки на неблагородное происхождение, сквозившая в манерах окружающих неколебимая уверенность в том, что Прескотт здесь для того, чтобы служить, угождать и выполнять их прихоти.
После того злосчастного пикника он смотрел на все другими глазами. Тем не менее Прескотт по-прежнему продолжал появляться в обществе в качестве очаровательного сопровождающего светских дам. Но он стал более придирчив, выбирая, кого ему сопровождать в свете. И более избирательно относился к тем, с кем можно делить ложе. Казалось, Прескотту было трудно расстаться со своими привычками.
Но потом случилось большое несчастье: ушел из жизни директор детского приюта Данн – человек, которого Прескотт почитал, как отца. И с этого момента Прескотт стал совершенно другим. Он ощущал себя потерянным, убитым горем. Никогда раньше он не был так одинок, как сейчас. У него осталась только Кэт…
Но она поднялась наверх, удачно выйдя замуж.
Прескотт не мог больше оставаться распутным компаньоном светских дам – повесой, дамским угодником. Шумная толпа раздражала молодого человека. Он потерял вкус к изысканной еде. Откровенная призывная чувственность дам больше не манила его. В свои двадцать семь лет он чувствовал себя пресыщенным жизнью стариком.
Прескотт постарался отогнать невеселые мысли. Вот уже несколько недель он ходил как в воду опущенный. Сейчас он решил направить свой гнев вовне, на непрошеного гостя.
Даже не взяв на себя труд изобразить на лице безразличие, Прескотт, кивнув румяному лакею, торопливо поднялся по ступенькам крыльца.
Гневно сверкая глазами, он ворвался в домик для гостей.
На диване сидела незнакомая дама и самым возмутительным образом рылась в его бухгалтерской книге, из которой можно было узнать о новом рискованном предприятии, благодаря которому – если все получится – Прескотту не придется больше исполнять унизительную роль дамского угодника.
– Ах! – Увидев его, незнакомка вскочила с места как ужаленная. Бухгалтерская книга с грохотом упала с ее колен на пол. – Прошу прощения! Я вовсе не собиралась шпионить и совать нос в чужие дела! Я просто сидела на диване и ждала вас, но тут… э-э… Мне надоело сидеть на одном месте, я поднялась и взяла… э-э… первое, что мне попалось на глаза… Знаю, это нехорошо… Но понимаете, я не собиралась этого делать! Я просто… просто… Мне правда очень жаль! Извините меня!
Судя по гладкой, без единой морщинки коже, даме скорее всего недавно минуло двадцать лет. Ее можно было бы, пожалуй, назвать хорошенькой, если бы не чересчур строгая прическа, которая ей совсем не шла. Да и прямой большой нос был довольно тяжеловат для ее худого лица.
