В последнее время нога стала подводить меня все чаще. Ходить становится тяжело, даже с палочкой. А при перемене погоды выкручивает так, что места себе найти не могу. В тот день колонна возвращалась с зачистки и была обстреляна издалека. Было буквально несколько выстрелов из автомата и один из гранатомета.
И вот эта граната разорвалась рядом со мной и сильно посекла мне правую ногу. И ведь надо же, почти четыре года за речкой – и ни одной царапины, а тут такое. Мне ее вообще поначалу ампутировать хотели, и только благодаря Борису Евгеньевичу Слизкому, который восемь часов собирал и шил ее, нога осталась при мне.
Что ни говори, а годы берут свое. Даже тогда, в восемьдесят пятом, сразу после госпиталя, и то легче было. Хоть и понимал, что карьера военного накрылась медным тазом и все мои планы рассыпались прахом, но истерики по этому поводу не было. Лишь в самом начале, когда речь шла об ампутации ноги, очень переживал и не спал ночами. Правда, когда врачи сказали, что все-таки попытаются сохранить ногу, немного успокоился.
За те несколько месяцев, проведенных по госпиталям, как-то свыкся с этой мыслью, что придется все начинать с чистого листа, гражданским человеком. Да и в двадцать шесть лет жизнь все равно видится в светлых тонах, даже в такой ситуации. В общем, мне по любому полагался отпуск после ранения, решил съездить домой к родителям – как-никак, почти пять лет дома не был.
Встречали меня почти всем поселком. На станцию, в район, сам председатель поселкового совета на личном москвиче за мной приехал. Он долго обнимал меня и хлопал по спине и плечам.
– Сашка, какой же ты молодец, герой ты наш! Садись, садись, поехали! – кричал он на весь перрон так, что все, кто там находился, смотрели на нас с любопытством. Он выхватил у меня чемодан и вещмешок и засеменил чуть впереди, постоянно оглядываясь. – Там все наши собрались, тебя ждут… вон, еле отбился от матери с отцом, когда сюда ехал. Но уговорил, что так лучше будет, когда сам тебя привезу.
– Погоди, Иван Семеныч! – оторопел я. – Кто ждет, где?
Но Семеныч только довольно улыбался.
– Всё, Саша, узнаешь, погодь чуть!
Наконец загрузились, и уже в дороге Иван Семеныч рассказал, что два дня назад позвонили с облвоенкомата и просили передать моим родителям, чтобы они меня встретили, а также то, когда и каким транспортом я прибуду.
– А я и подумал, так мы тоже хотим тебя встретить…Ты ведь наш Александр Николаевич, тут родился, учился… Что ж мы, в стороне останемся? Не каждый день, чай, к нам такие герои приезжают.
– Да брось ты, Иван Семеныч, какой я герой! Служил, как все, – смутился я.
– Э, Саша, не скажи… Не просто служил, а воевал в Афганистане. Вон, орденов полна грудь… Да и капитан в двадцать шесть лет – это тоже что-то значит.
А по приезде началось… Слезы матери… Батя, конечно, крепился, но глаза его тоже подозрительно блестели. Растянулась эта встреча часа на два. Мне даже речь пришлось толкнуть и рассказать, как оно там, в Афгане. Ну а дома – стол, накрытый во дворе, тетки, дядья, соседи… Короче, только далеко за полночь закончился этот сумасшедший день. А потом еще неделя всевозможных встреч и походов по гостям. И ведь если не пойдешь – обида кровная. Еле выдержал.
– Что делать думаешь, сынок? – как-то спросил отец.
– Да я, батя, как-то еще и не определился… Мне через две недели на комиссию. Вот после нее и посмотрим, – ответил я, хотя сам прекрасно понимал, что надеяться не на что. – Может, пойду слесарем на ремонтно-механический, – продолжил я.
Отец помолчал, нахмурившись.
– Нет, сын, так дело не пойдет. Не подумай, что слесарь это плохо или недостойно… я вон всю жизнь в забое, сам простой работяга. Просто неправильно это: ты что, зря шесть лет учился? Может, пойдешь вон с Дашкой вместе в институт? Молодой ведь еще.
Дашка – это моя двоюродная сестра, младше меня на восемь лет.
После двух недель криков, споров, обсуждений я решил подать документы в машиностроительный институт на заочное отделение. А тут после медкомиссии где приговор был один: не годен к строевой… В облвоенкомате предложили работу в одном из отделов, зарплата небольшая, да ведь и небольшая пенсия у меня есть – вот уже и не буду на шее у родителей сидеть.
Вот так и покатилась жизнь: институт, работа, женитьба, завод. Неустроенные девяностые, улучшение в двухтысячных. Должность главного инженера ремонтно-механического завода, затем должность директора этого же завода.
Жизнь потихоньку налаживалась. Правда, жена моя умерла рано, оставив на меня сына Алешку четырнадцати лет и десятилетнюю дочь Наташку. Веселая, непоседливая хохотушка, просто не проснулась однажды утром: тромб оторвался, сказали врачи. Больше я так и не женился. Вначале надо было поднимать детей, и никак нельзя было их упустить в той вакханалии беспредела и вседозволенности, что творилась вокруг. А потом – как-то даже и не знаю. Нет, женщины у меня были, но не сложилось ни с кем.
Дети выросли, выучились, женились, вышли замуж и разъехались. Наташка живет в Ростове, родила мне внучку, Алексей в Питере – у него два парня. Вот и остался я один, вроде бы и не совсем старый в свои пятьдесят девять, вот только нога совсем плохо держит. Я сегодня даже хотел отменить вечернюю прогулку. Но потом пересилил себя и вот теперь хромаю, переходя проезжую часть по пешеходному переходу, опираясь на палочку.
