Въ одинъ зимній вечеръ, въ исходѣ 1800 года, молодой медикъ, только что окончившій курсъ, сидѣлъ у огонька въ своей маленькой комнатѣ, прислушиваясь къ вѣтру, который глухо вылъ, и крупными каплями дождя билъ въ окна. Ночь была сырая и холодная; протаскавшись цѣлый день по водѣ и по грязи, онъ теперь въ халатѣ и туфляхъ отдыхалъ въ какомъ-то усыпленіи, давши полную волю своему пламенному воображенію. Во-первыхъ, онъ думалъ о томъ, какъ бы сильно дулъ вѣтеръ, и холодный дождь билъ бы ему въ лицо, если-бы онъ не отдыхалъ такъ покойно дома. Потомъ мысли перенесли его на родину; онъ воображалъ, съ какою радостью встрѣтятъ его друзья, и какъ счастлива будетъ Роза, когда узнаетъ, что онъ получилъ дипломъ, и уже можетъ на ней жениться. Потомъ онъ думалъ о темъ, когда явится его первый паціентъ, или то волѣ Провидѣнія онъ никогда не будетъ имѣть паціентовъ; и потомъ онъ опять сталъ думать о Розѣ, и сталъ засыпать, и спалъ до тѣхъ поръ, пока услышалъ ея нѣжный голосъ и почувствовалъ ея руку на своемъ плечѣ.
Но на плечѣ его лежала не маленькая, нѣжная ручка Розы, а тяжелая рука толстаго, круглолицаго мальчика, который, за одинъ шиллингъ въ недѣлю, исполнялъ всѣ его порученія. Въ свободное-же время онъ спалъ или ѣлъ пеперментовыя лепешки.
— Дама, сударь, дама! — прошепталъ мальчикъ, толкая своего господина.
— Какая дама? — спросилъ молодой медикъ, не довѣрявшій вполнѣ своему сну, и ожидая встрѣтить Розу. — Какая дама? гдѣ?
— Здѣсь, сударь, — сказалъ мальчикъ, съ безпокойствомъ показывая на стеклянную дверь.
Медикъ взглянулъ на дверь, и вздрогнулъ, увидя нежданнаго посѣтителя.
Высокая женщина, одѣтая въ глубокій трауръ, стояла такъ близко къ двери, что ея лицо почти прикасалось къ стеклу. Она была вся закутана въ черную шаль, и на лицо спущено было черное покрывало. Она стояла совершенно прямо какъ вполнѣ показывалъ высокій ростъ ея, и хотя медикъ чувствовалъ, что ея глаза изъ-за покрывала были устремлены на него, но онъ стоялъ неподвижно, вперивъ въ нее безпокойный, недовѣрчивый взглядъ, смѣшанный съ невольнымъ, сверхъестественнымъ ужасомъ.
— Вамъ угодно посовѣтоваться со мною? — спросилъ онъ запинаясь, и отворяя дверь.
Женщина наклонила голову въ знакъ согласія.
— Не угодно ли вамъ войти, — сказалъ онъ учтиво.
Медикъ подвинулъ стулъ къ камину и просилъ посѣтительницу садиться. Таинственная женщина тихо подошла къ нему, и когда огонь освѣтилъ черное платье, медикъ замѣтилъ, что оно было насквозь промочено дождемъ и забрызгано грязью.
— Вы совсѣмъ промокли, — сказалъ онъ.
— Да! — отвѣчала незнакомка тихимъ голосомъ.
— Вы нездоровы? — спросилъ съ участіемъ медикъ, видя, что голосъ женщины выражаетъ страданіе.
— Да я больна, очень больна, — отвѣчала она:- но не тѣлесно — душевно. Но я пришла къ вамъ не для себя, или для моего здоровья. Если бы я изнемогала подъ болѣзнію тѣла, то никогда бы не пришла сюда одна, въ такой часъ и въ такую ночь: и если бы я боролась со смертью только сутками прежде, видитъ Богъ, съ какою радостью сошла бы я въ могилу. Но я пришла просить вашей помощи для другого. Быть можетъ, я безумствую, прося объ этомъ. Но каждую ночь, среди долгихъ часовъ безсонницы, хотя я съ отчаяніемъ вижу, что людская помощь ему уже безполезна, ужасная мысль положить его въ могилу — убиваетъ меня! И она затрепетала.
Въ голосѣ незнакомки была какая-то безнадежная грусть, тронувшая сердце юноши. Онъ былъ новичкомъ въ своемъ званіи, и не былъ свидѣтелемъ несчастій, которыя людей, привыкшихъ видѣть ихъ ежедневно, дѣлаютъ неспособными къ чувству состраданія.
— Если, — сказалъ онъ, быстро вставая:- особа, о которой вы говорите, находится въ такомь бѣдственномъ состояніи, то не должно терять ни одной минуты. Я тотчасъ иду за вами. Зачѣмъ вы прежде не послали за лѣкарствами?
— Потому что они были безполезны прежде; потому что они безполезны даже и теперь, — отвѣчала женщина, съ отчаяніемъ сжавши руки.
Медикъ взглянулъ на черное покрывало, какъ бы стараясь подъ нимъ прочесть выраженіе лица; но оно было непроницаемо для его взгляда.
— Вы больны, — сказалъ онъ коротко, — хотя вы сами объ этомъ не знаете. У васъ сильная лихорадка;- вы утомились. Подкрѣпите себя, — сказалъ онъ, — подавая ей стаканъ воды, — потомъ старайтесь спокойно сказать мнѣ, чѣмъ страдаетъ больной, и давно ли онъ захворалъ. Я готовъ сдѣлать все, что будетъ отъ меня зависѣть, и готовъ тотчасъ за вами слѣдовать.
Незнакомка поднесла стаканъ къ губамъ, не поднимая покрывала, и потомъ опять опустила его на столъ, заливаясь слезами.
— Я знаю, — сказала она, громко рыдая: — что то, что я скажу вамъ, покажется вамъ бредомъ горячки. Мнѣ уже сказали это люди, менѣе учтивые, нежели вы. Я не молода; но говорятъ, что когда жизнь приходитъ къ концу, то послѣдній остатокъ ея дѣлается для насъ дороже всѣхъ прежнихъ лѣтъ, дороже воспоминанія о погибшихъ друзьяхъ, о дѣтяхъ, увядшихъ во цвѣтѣ лѣтъ. Мнѣ остается уже немного жить, и поэтому я еще дорожу жизнью; но безъ вздоха, съ радостью я отдала бы ее, если бы то, о чемъ я скажу вамъ, было сномъ или ложью. Я знаю, что завтра утромъ тотъ, о комъ я говорю вамъ, хотя бы я отдала все, чтобы только это было иначе. Онъ будетъ уже внѣ людской помощи; и, однако, теперь ночью, хотя онъ въ смертной опасности, вы не должны видѣть его, и не можете помочь ему.