Саке Комацу
Черная эмблема сакуры
Мелькнула человеческая тень. Он машинально спустил предохранитель, прицелился и затаил дыхание. Впереди тихо покачивался колос мисканта. Высокая пожелтелая трава зашуршала, заколыхалась, и оттуда высунулся крестьянин плутоватого вида с обмотанной грязным полотенцем головой и вязанкой хвороста за плечами.
Тогда он поднялся и шагнул навстречу старику, держа наготове карабин.
Старик в ужасе шарахнулся. Испуганное лицо на миг исказилось злобой, но тут же стало непроницаемым. Тот подошел вплотную.
- Жратва есть? - спросил он. - Я голоден!
Тусклыми, точно высушенная солнцем речная галька, глазами крестьянин смерил его с головы до ног. Под гноящимися веками снова вспыхнул злобный огонек.
Перед крестьянином стоял исхудалый мальчик в рваной, висевшей клочьями одежде. Его шею и тощие, как куриные лапки, руки покрывала чешуйчатая пыль.
- Ты чего карабином тычешь! - сердито пролаял старик. - Не японец я, что ли?
Парнишка опустил карабин дулом вниз, но на предохранитель не поставил.
- Ты где живешь? - спросил мальчик.
- Недалеко... за горкой, - ответил крестьянин.
- Мне жратва нужна! Сейчас поесть и на дорогу.
Лицо крестьянина снова нахмурилось. Он злился. Еще бы не злиться! Какой-то мальчишка ему угрожает, карабином в грудь тычет. Еще покрикивает. Героя из себя строит. Добро бы действительно солдат был, так не так уж обидно, стерпеть можно, а то сопляк какой-то!..
- Ты что, один или с дружками? - спросил крестьянин.
Мальчик покачал головой. Огляделся по сторонам.
- Один я. Меня в разведку послали. Вернулся. А наших всех перебили. А кто жив остался, видать, в горы подался.
- Всех поймали! - со злорадной усмешкой сказал старик. - Вон по той тропиночке спускались, задрав руки. Их лупили, подгоняли прикладами... даже раненых...
- Не может быть, чтобы всех... кто-нибудь уцелел.
- И ты зря прячешься... Все одно - рано или поздно схватят.
Щелкнул затвор. Крестьянин прикусил язык и взглянул на мальчика затравленными, налитыми кровью, как у быка, глазами.
- В Синсю проберусь к нашим, - упрямо проговорил мальчик, поджав губы. - Там еще крепко держатся.
- В Синсю? - ехидно переспросил крестьянин. - А знаешь, сколько туда добираться? Все дороги охраняются.
- Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.
- Все одно сцапают, - тихо пробурчал старик и тут же, спохватившись, искоса взглянул на мальчика; потом добавил с осторожностью: - Сдавайся в плен... тебе же лучше будет.
Мальчик вскинул карабин.
Ну вот! Слова им не скажи - сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!
- Пре-датель! - прошипел парнишка сквозь зубы. - Из-за вас проиграли!
- При чем тут мы? - пробормотал старик и торопливо добавил: - И вы не виноваты... На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного...
- Это не поражение, - упрямо повторил мальчик. - Умереть в бою, не сдавшись врагу... Наши в Синсю будут держаться до конца!
- Тогда всех японцев перебьют.
- А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? - Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. - Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..
- Старуха у меня парализованная да дочка на шее, - ворчливо ответил крестьянин, - а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?
Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: "Пойдем!", зашагал прочь.
Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности. Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.
- А их нет? - подозрительно спросил мальчик.
Старик отрицательно покачал головой.
- Все до одного ушли... тут неподалеку... в соседней деревне, кажись, остался отряд...
Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.
- Мать, это я! - крикнул крестьянин.
Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.
От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.
В доме кто-то заворочался. Старик вошел внутрь и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: "Ничего, обойдется", а старуха требовала гнать оборвыша в шею.
Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтоб не уснуть. Сон одолевал его.
- Сейчас приготовлю поесть, - сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. - Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.
- Ладно, все равно.
Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.
- Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе...
- Оставь! Ни к чему это, - сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. - Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!
- Чего ее жалеть. Старенькая. А то еще им достанется.
- "Им" достанется не за так, а в обмен на что-нибудь.
