Джонатан Тел
Человек-фонограф
И когда храбрец в пухлом скафандре и сверкающем шлеме не то идет, не то плывет по фантастической поверхности, ей кажется, будто это ее муж, тем более что немногие способны отличить Луну от провинции Цинхай, и ее коллега, переводчик с английского, повторяет слова мистера Армстронга: «Маленький шаг для одного человека, но гигантский скачок для всего человечества», и она прикрывает глаза ладонями, чтобы никто не увидел ее слез.
Прошло семь лет.
Бывают мысли, которые нельзя высказать. Их можно только пропеть.
Повестка приходит в форме телеграммы, адресованной секретарю их рабочей группы. На сборы ей отводится неделя.
Они познакомились в 1961 году, когда она училась на последнем курсе в Университете иностранных языков — ее специальностью был русский, а он готовился защищать диссертацию по геологии. Они поженились, и меньше чем через год он получил приказ. Его отправляют на дальний северо-запад изучать некую местность — вот и все, что он мог сказать. На неопределенный срок. Ей запрещено ехать с ним. Это смахивало на ссылку — для него, для них обоих, — но подавалось как награда, как возможность послужить народу… А в октябре 1964-го, в год Дракона, Мао объявил, что теперь у Китая есть атомная бомба.
Существует фотография (опубликованная лишь годы спустя, после его смерти, — к тому времени она уже вернулась в Пекин): ученые в одинаковых костюмах стоят на открытой равнине перед ядерным грибом, подняв левые кулаки в знак верности стране. Он третий слева, без всякой защиты. Конечно, это монтаж. По-настоящему в тот миг, когда содрогнулась земля, они прятались где-нибудь в убежище, надев мотоциклетные очки и заткнув уши.
Бомба нужна, чтобы обороняться от Советского Союза, но вот что странно: они же и помогли нам ее сделать. В школе ее учили уважать эту братскую державу. Они пели «Катюшу» и «Широка страна моя родная». Но когда она поступала в университет, русский уже стал языком врага: мы должны понять их, чтобы победить.
Каждую неделю она отправляет письмо на расчетливо безликий адрес базы: Цинхай, горнопромышленный район № 210, фабрика № 221. Он отвечает, когда может. Ему запрещено рассказывать о работе, запрещено даже описывать скалы, по которым он ходит. Он пишет о погоде. Сегодня температура упала до минус двадцати. Мы греемся в куртках на гусином пуху. (Он думает, как было бы хорошо обнять ее, согреть!)… Сегодня обычный летний день, погода примерно такая же, как весной в Пекине. (Здесь, в городе, утомительный зной… Он думает о весне!)
Пусть длинные серые бульвары Пекина станут памятниками самим себе. По ним уже текут сонмы велосипедистов; они льются мимо на поскрипывающих «фениксах» и «фореверах», расплывчатые, как привидения. Это утро — последнее. Дети во внутреннем дворе ее многоквартирного дома играют в игру, где надо замереть и не шевелиться, чтобы стать как можно незаметнее. Ей разрешено взять один чемодан.
28 июля 1969 года.
Она отправляется в путь с Пекинского вокзала, и на то, чтобы добраться до Ланьчжоу в провинции Ганьсу, уходит пять дней. Там она пересаживается на специальный поезд, идущий в Цинхай. Все ее спутники — мужчины в военной форме. На окнах плотные занавески, так что изнутри не видно, по каким местам они едут. Пассажиры сидят, как слепые. Ах, если бы она захватила в дорогу роман или сборник стихов… но у нее не хватило смелости взять с собой почитать что-нибудь, кроме цитатника Председателя. Днем с нее катит пот, ночью она ежится под одеялом. Она слушает ритмичный перестук колес. Иногда поезд по неизвестной причине стоит часами. Журчанье реки. Лай собак. Блеянье овец и человечий окрик… На восьмое утро она просыпается и обнаруживает, что осталась в вагоне одна. Вскоре поезд подскакивает на стрелках: здесь начинается особая ветка, ведущая на секретную базу. К вечеру двери наконец открываются, и она выходит наружу.
Бескрайняя травянистая пустошь. Небо пронзительной синевы. Приземистые бетонные корпуса, которые выглядят так, будто вчера их построили, а завтра они рассыплются. Неподалеку стоят грузовики, к ним тянется цепочка солдат — они передают друг другу и укладывают в кузова ящики, снятые с поезда.
За ней наблюдает худой человек без головного убора, в парусиновых туфлях армейского образца и помятом синем костюме. Лицо у него загорелое. Он обращается к ней по имени и фамилии, как к незнакомке. Голос встречающего звучит напряженно, однако во всем его облике чувствуется непривычная властность.
Она приветствует мужа не менее официально, предваряя его имя стандартным «товарищ». Он едва похож на свое фото, которое она везде носит с собой вместе с удостоверением личности. Его почти не узнать, но и она изменилась — кто возьмется утверждать, что она сама именно та, за кого себя выдает?
Семь лет.
Они садятся в открытый автомобиль с сержантом за рулем. Муж держится как заботливый незнакомец. Не жарко ли ей? А может, холодно? Нет и нет. Не устала ли она с дороги? Пожалуй. Не хочется ли ей пить? Не особенно, но из вежливости она отвечает, что да; он протягивает фляжку в камуфляжном чехле, и она делает пару маленьких глотков, прикладываясь к ней губами там, где недавно были его губы. Высоко над ними кружит ястреб.
