Бунин дал себя уговорить и пошел в советское посольство на прием в честь Победы над Германией. Конечно, победа сама по себе много значила. Но ведь, казалось бы, русская эмиграция, люди, уехавшие, чтобы спасти свои жизни от большевиков, не должны были бы радоваться победе тех же большевиков. Напротив, они должны были бы огорчаться, что большевики опять победили. Причем победили последнюю надежду, «последний шанс Европы» – как называл себя Гитлер. Но дело тут было не так-то просто.
Конечно, Франция приютила, предоставила убежище русской эмиграции и, думаю, что официально никак русских людей не третировала, но русские люди тем не менее не могли в глубине души не чувствовать себя ну, что ли, несколько уязвленными, ущемленными, а если сказать посильнее – людьми второго сорта. И вдруг… для того, чтобы победить вас, французов, Гитлеру понадобилось несколько дней, а «мы» победили Гитлера! Не могли русские люди, где бы то ни было, не чувствовать хотя бы некоторой причастности к этому «мы». Комплекс неполноценности разряжался взрывом гордости.
Как ни странно, в сердцах русских эмигрантов, относящихся к СССР сугубо враждебно, победа СССР вызвала волну патриотизма. Победил СССР, но победил и русский народ, победила Россия. Кстати сказать, это словечко – «Россия» – применительно к государству стало звучать все чаще и чаще. И вовсе не случайно один из русских эмигрантов бросил в лицо французам четверостишие, исполненное национальной гордости:
Молитесь, толстые прелаты,
Мадонне розовой своей.
Молитесь, русские солдаты
Уже седлают лошадей.
Сейчас уже не удастся установить степень искренности, либо степень холодного рассудка и хитрости в послевоенных действиях Сталина, но совершенно очевидно, что эти действия носили реставрационный характер. Сталин решил напомнить русским, что они – великий народ. Причем его действия в этом направлении можно даже нумеровать. Во-первых, он напомнил народу о его великих предках. Большевики 20-х, начала 30-х годов уничтожили памятники Скобелеву и Багратиону, ворошили их и царские могилы, а тут вдруг зазвучало: «Пусть осенит вас великое знамя Александра Невского, Кутузова и Суворова»… Можно ли представить себе военачальников первых лет революции: Троцкого, Якира, Тухачевского с орденами Александра Невского на груди!
Вторым шагом были погоны. До этого слово «погоны» было ругательным словом, не говоря уж о слове «золотопогонник». В один день вся армия, от рядовых до маршалов, оказалась в погонах. Командиров и комиссаров (кстати сказать, вскоре упраздненных) стали называть офицерами. Помню, как впервые я услышал команду (вошел в комнату для занятий командир полка): «Встать! Товарищи офицеры!» Прозвучало как гром среди ясного неба, но все приняли это как должное и, по-моему, даже с радостью.
Появилась гвардия. Появились Суворовские и Нахимовские училища (то есть кадетские), появилось раздельное обучение, появились школьные формы, белые фартучки у девочек, как у гимназисток. Начали культивировать среди молодежи старинные бальные танцы, возвращавшие людям грацию, чувство прекрасного и чувство собственного достоинства. В армии среди офицеров начали потихоньку культивировать дуэли как средство к возрождению понятия о чести (видимо, дело шло к возрождению привилегированной прослойки людей с понятием о чести, нечто вроде неодворянства).
В 1944 году в Кремль откуда-то привезли орлов, которые некогда находились на кремлевских башнях. Зачем?
Сопоставим еще два факта. 20 апреля 1920 года декретом Совнаркома (т. е. Ленина) была закрыта Троице-Сергиева Лавра, а все ее имущество изъято. 21 апреля 1946 года Лавра была открыта, более того, при ней возникли Духовная семинария и Духовная Академия. Открыта была Лавра не как-нибудь, а в Пасхальный день. Можно представить себе, какое было там ликование. Оппоненты тут как тут: «Это Сталин заигрывал с народом, чтобы устоять в войне». «Жареный петух в темечко клюнул». Но в 1946 году никакого нашествия уже не было, была полная победа. Так что аргумент отпадает.
Вспоминаю, как отмечался юбилей Ивана Андреевича Крылова. Это было национальное, всенародное торжество и празднование с гуляниями по всей Москве на Манежной площади. Это Сталин напоминал народу, что он великий народ. Я уж не говорю о торжествах по случаю 800-летия Москвы.
Доказать не могу, но убежден, что проживи Сталин еще несколько лет, он провозгласил бы себя императором.
Между прочим, никто не заметил, когда и как он снял с себя звание генсека. Да, последние пять лет своей жизни он генсеком уже не был. Кем же он был? Просто Сталиным. Да он и без провозглашения был фактическим самодержцем, если забыть, что монархия должна быть народной. Впрочем, разве народ, несмотря на зверства, творимые им на протяжении своего властвования, не любил его самозабвенно? Разве не рыдали в дни его похорон миллионы россиян, начиная с домохозяек, кончая Маршалами Рокоссовским и Жуковым (а ведь Рокоссовский успел уже «посидеть», прежде чем его позвали командовать). Разве сотни стихов и песен о Сталине не говорят о фанатичной и все же во многих случаях искренней любви к этому неоднозначному человеку? Почему нет ни одного стихотворения о Хрущеве, о Брежневе? Одни анекдоты.
