После великолепной победы Россия расширила свои границы, обрела великие завоевания. Даже половина Намибии в Африке стала частью царской империи. Кроме того наконец закончилось собирание всех славянских земель когда-либо входивших в Киевскую Русь. И Царьград — Константинополь стал опять христианским центром. Царь Николай вновь стал любим народом и элитой. Посему Новогодний указ об незыблемости Самодержавия и упразднении Государственной Думы был воспринят почти без сопротивления. Государственный совет остался, но его функции свелись к чисто совещательным рекомендациям. А законодательная власть опять вернулась в полном объеме к монарху.
Таким образом, перевернулась еще одна страница в истории России. Премьер министром ввиду преклонного возраста Горемыкина — (его с почетом и наградив орденом Владимира первой степени — освободили), назначили по совету Стрелкова Елисея — известного бизнесмена и торговца сетью магазинов. Царь даже был рад, что премьер не слишком знатного рода: не так заносчив и ленив — как прочие.
Об раздаче земель помещиков речь не шла. Тем более и фельдмаршал Стрелков, и четверка девчат-мутантов считала, что дворянство следует укреплять, да и крупные владения образованных помещиков куда больше дадут урожая, чем мелкие наделы малограмотных крестьян. Помещику и землю легче тракторами обрабатывать, и научно сельское хозяйство вести. На худой конец, поддерживать в первую очередь следует кулака! Крепкий хозяин землю и лучше сбережет, а лодырь-бедняк и то, что имеет досмотреть не может.
Ну, а дворяне это опора и престолу и морали. Буржуазия, увы, тоже нужна, но она слишком меркантильна, что реально помочь Родине в трудный час, а народ расплывчатое понятие.
Но все же некоторые реформы и облегчение участи рабочих намечались. Планировалось постепенно сократить рабочий день до 10 часов, а в предпраздничные дни и до восьми. Водился еще один праздник на 2 декабря с выходным днем: окончание большой войны и освобождение Царьграда. Кроме того выходным днем и праздником царь сделал 4 Ноября как день единения народа и дворянства. Заодно учредили ордена Минина и Пожарского. Заодно царь учредил еще один орден, точнее два — большие звезды ордена Андрея Первозванного и Георгия. Словно специально, на случай отличить кого-то более остальных.
Четверка девчат, получив звания генералов, занимались обучением русских войск. Они как всегда делали это с огромной энергией и потрясающим энтузиазмом. Хотя пока особо спешить с подготовкой и перевооружением армии — было некуда! Пока предвиделся только совместный поход на Саудовскую Аравию. Но это противник в военном отношении очень слабый, слабее и османов, да и на тот момент не слишком многочисленный. Пауза требовалась лишь для согласования с союзниками — кто и какие конкретно зоны займет и подготовки броска через пустыню. Так что серьезной войны не намечалось, а в походе и без непобедимой четверки девчат-суперменов легко бы справились.
А вот Олегу Рыбаченко повезло меньше всех. Он хоть и полковник, и маркиз, и награжден Орденом Андрея Первозванного, но всего лишь мальчишка. Так что ему нужно учиться и учиться и еще раз учиться. Одиннадцать лет слишком мало, чтобы в царском России тебе бы доверили самостоятельное командование. Так что пожалуйте господин маркиз в Высшую Военную Академию.
Там конечно Олег Рыбаченко знаменитость, и его встретили восторженно, однако сидеть за партой надо как всем, и предметы зубрить, сдавать…. А этого так рутинно и неприятно. Хочется другого: войны, маршей, медных труб и побед. Помучившись пару с небольшим месяцев мальчишка решил, что с него хватит и пора навострить лыжи. То есть бежать из академии.
Благо уже апрель, причем теплый, солнечный, под Питером уже пробивается сочная травка, а снег сошел. Мальчишка спрятал свой нарядный кадетский мундир, сапоги и прочие регалии в сейфе. Сам же переоделся в самую простую одежду мальчика-крестьянина. Благо не в тюрьме же он живет. Можно и покидать стены лицея в древнем каменистом здании. Живший с ним лицеист сын князя Львова не должен ничего знать. Олег Рыбаченко по-дружески подсыпал ему снотворного. Затем свернул крестьянскую одежду в узелок, а сам в одни плавках, спустился через открытое окно, на веревке.
Далее следовало преодолеть забор, но это просто, швырни крючок, а затем подтянись на руках. Собаки на своих не лаяли, чего будить когда ночью мальчишки-лицеисты элитной академии спят. В одних плавках ночью прохладно, и оказавшись за пределами здания и окружающей его стены, мальчишка поспешил натянуть на себя простую, но чистую, новую рубаху и штаны. Обуви с собой юный сорванец не взял: конечно, никто не разрешал лицеистам ходить босыми — они ведь дворянская элита. И мальчик естественно очень хотел избавиться от ненавистных, узковатых сапог, от этих колодок. И наконец, снова ощутить всей голой подошвой шероховатость земли, его бугорки, шишечки, веточки. Ведь так приятно ходить босиком — когда каждая неровность щекочет тебе беззащитную и чувствительную пяточку.
Но мальчик быстро ощутил, что отвыкшие от босой закалки ноги, стали мерзнуть, и это неприятно, а значит, следует прибавить шаг. Да и вообще питерский апрель по ночам еще холодный. Непрогретая земля, кажется колючей… дерущей холодной. Хотя мозоли с подошвы мальчишки еще не успели полностью сойти, но стали немного мягче, а кожа чувствительнее. Но в самом Питере плитка на дорогах ровная, и бежать легко. Бег согревает. Прохожих немного, полицейские не слишком обращают внимания. Ну бежит почти нищий (почти потому что простая одежда крестьянина-огольца новая и чистая, без заплат и грязи!) мальчишка, еще даже не подросток, так что на него обращать внимание? Никто же не кричит: держи вора, а да и в руках сорванца ничего не видно.
