Если бы не маячившая впереди вполне реальная перспектива лишиться лицензии, я бы никогда не согласился на то дело. А знай, чем всё обернётся, наверное, предпочёл бы расстаться с удостоверением детектива агентства «Континенталь». Святые свидетели, оно того не стоит. Однако даром предвидения я не обладал, а на услуги квалифицированного мага-предсказателя, у меня не было денег. И потому я скрепя сердце принял предложение Робишо.
Сириль Робишо метил на место патрона регионального представительства агентства в каком-нибудь какому-нибудь не совсем уж захолустном урбе, и ему срочно нужно было громкое дело, связанное с его именем, или же покровитель, готовый продвинуть наверх своего человека. С покровителями у Робишо дела обстояли скверно — слишком уж много имел собственных амбиций, и он сосредоточился на поиске тех, кто будет готов выгребать за него жар. Сам рисковать Робишо не спешил.
И такой дурень нашёлся — им, закономерно, стал я. У меня кончался срок лицензии, на столе в арендованном кабинете росла стопка неоплаченных счетов, в тех нескольких магазинчиках, где я обычно отоваривался, уже перестали отпускать даже самую простую еду под честное слово. Наливать перестали ещё раньше. А ещё я начал поглядывать в ствол «нольта» — слишком уж безрадостной стала моя жизнь. Правда, об этом Робишо вряд ли знал.
Наверное, не один я такой. Мы мечтали, что настоящая жизнь начнётся после войны — вот переживём её, перетерпим, и тогда заживём по-настоящему. Как люди. Но мы сменили тесные блиндажи на тесные квартирки, грязные траншеи сменились грязными улицами, а об опасности больше не предупреждали свист снарядов и перестук пулемётов. Теперь тебя могли зарезать за пару крепких ботинок, а человек, говорящий с тобой на одном языке, вовсе не всегда был товарищем. Он легко может всадить тебе нож в спину, стоит только отвернуться.
Всё чаще и чаще я задавался одним вопросом: ради этого мы гнили в траншеях? Ведь в той проклятой войне не было ни одного победителя — выходит, проиграли все. А что самое мерзкое, тень новой бойни ощущалась всё сильнее.
Безысходность и тоска почище фронтовой заставляла доставать из кобуры «Мастерсон-Нольт» и глядеть в чёрный зрачок ствола. Не помню уже сколько раз я снимал его с предохранителя, взводил курок — хотя это и не нужно делать, пистолет-то автоматический — но так и не смог пока довести дело до конца. Надолго ли хватит этого «пока»? Ответа у меня не было.
Денежный мешок прибыл прямиком из Аришалии. Никогда там не был и знаю о том краю, что все там говорят со странным акцентом. В этом отношении мистер Уэлдон — так звали денежного мешка — не подвёл. Его говор нельзя было спутать ни с одним из диалектов лингва нова — так не говорят ни в Альянсе, ни в Коалиции. Костюм он тоже носил довольно экстравагантный — ткань с узором в крупную клетку не была популярна в Аурелии, и крой оказался чуть более свободный, нежели принято по эту сторону океана.
Робишо критически осмотрел меня, прежде чем представить Уэлдону, как будто до сих пор сомневался, стоит ли иметь дело с таким детективом, как я. Ну да, верно, впечатление я, наверное, произвожу не лучшее — слишком уж помятый, словно только утром вышел из запоя. К слову, я почти не пью и курить бросил — и по причине безденежья, и потому, что из продолжительного запоя вполне могу и не выйти. Окончить жизнь под забором, как некоторые из моих фронтовых товарищей, я не хочу.
— Он идеально подойдёт, — заявил Уэлдон, оглядывая меня куда более придирчиво, однако без скрытого презрения, которое я заметил во взгляде Робишо.
— Для начала расскажите суть дела, — сказал я, — а после я уж сам решу, насколько подхожу для него.
Робишо ожёг меня злым взглядом, он ведь накануне встречи специально попросил придержать язык, однако будь ему нужен немногословный исполнитель, он бы обошёлся Михаэлем Молотом. Тот в полном соответствии с «говорящей» фамилией предпочитает работать кулаками и рукояткой револьвера, а не головой. Робишо был нужен именно я, и это вкладывало мне в руку очень хороший расклад. Упускать такую возможность будет глупо.
Мы расселись вокруг круглого журнального столика. Робишо для начала предложил всем выпить, но и я, и Уэлдон отказались. Зная содержание буфета Робишо, я хотел было попросить что-нибудь очень дорогое — например, «Круазе» по полсотни гномьих кредитов за стопку — однако решил не перегибать палку. Сейчас Робишо это, может, и проглотит, а вот потом припомнит обязательно и отыграется, как пить дать. Подставляться из-за подобной глупости было, как минимум, недальновидно.
— Мои жена и сын похищены, — сообщил Уэлдон. — Они возвращались домой на частном дирижабле, с которым была потеряна связь, и вскоре мне пришло письмо из города под названием Отравиль. Письмо с требованием выкупа.
— И вы бросились сюда сломя голову? — удивился я. — Вы не производите впечатление настолько опрометчивого человека.
Прежде чем ответить, Уэлдон вынул из внутреннего кармана пиджака небольшой кулон на серебряной цепочке.
— Внутри лежат локоны моей супруги и сына, — сказал он, — и они зачарованы таким образом, что я всегда знаю, живы ли они. Именно поэтому я ждал письма с требованием выкупа. В конверт похитители вложили две пряди волос, и я отдал их сразу нескольким магикам — все подтвердили подлинность.
