1.
В детстве у меня был старший брат. Он был сыном отца от первого брака, а приемным отцом его стал адмирал флота Советского Союза и родной брат министра обороны одноименной державы.
Отцовские гены оказались довольно сильными, все мы похожи в чем-то на старшего брата — я, и даже мой старший трудный подросток…
Старший брат, как известно — образ, герой и модель для подражания. В майский день забытого шестьдесят какого-то года в свежепостроенном кинотеатре «Нева», что возле «Речного Вокзала» показывали буржуазно-итальянскую комедию. Дети до шестнадцати лет на фильм не допускались, а брату уже исполнилось шестнадцать. Он был старше меня на десять лет.
Братан тайком курил сигареты, подмигивал мне и ухаживал за девушками. А я ждал взрослых, мама купила мне мороженое в киоске. Помню блочные двенадцатиэтажные башни с крылышками на крышах, что-то вроде пожарного хода. Рядом с кинотеатром тянулись пахнущие цементом пятиэтажки. Там мы увидели странную женщину. Она сидела около подъезда и качала в коляске куклу. Кукла была обмотана в тряпье, почернела и пахла гнилью, мне даже показалось, что это труп, или мумия, я толком не понимал, что к чему.
— Детинушка моя, кровинушка ни в чем не повинная, — раскачивалась женщина с ликом святой. Такие отрешенные лица бывали у монашек.
— Фильм, ну спасибо Вам. Клевый, слов нет. Телки — полный отпад, — сообщил раскрасневшийся братан, вывалившийся из запретного кинотеатра.
— Тише, дети здесь, — смутилась мама.
— Бабуся, ты чего куклу укачиваешь? — переключился братан. — Трагедия жизни?
— Бог тебя накажет, — сурово сообщила бабуся.
В исторической перспективе Бог наказал всех, грешников и невиновных. А кинотеатр теперь принадлежит моему бывшему однокласснику, сыну профессора истории Индии не помню какого периода, отсидевшему пять лет в местах отдаленных за кражу зонтика.
2.
В школе братан не успевал, прогуливал уроки, слушал нехорошую музыку и валял дурака. К тому же, он начал толстеть и был замечен в употреблении горячительных напитков. Отчим возмутился и братана отдали в военно-морское училище. Летом он приехал в отпуск, похудевший в два раза. Отец жарил шашлыки, брат с наслаждением пил красное вино. Он рассказывал, как курсантов подняли ночью по тревоге — подавлять бунт в каком-то провинциальном городке. Бунт народных масс порожден был простейшей и понятной всем причиной: к Ноябрьским праздникам в магазины не завезли водки. Курсанты открыли огонь в воздух. Тут из района подвезли горючее жизни, и народный гнев мгновенно сменился на милость.
3.
Потом мой сводный брат стал работником политической пропаганды Северного Морского Флота. Он подкреплял идеологией матросов, плавающих на подводных лодках, он начал верить в то, что слово его — истина в последней инстанции. Помню, на Новый Год он был у нас в гостях, целовал меня крепким табачно-водочным духом и говорил странные слова. Про то, что с диссидентами надо расправляться безжалостно, что врагов государства надо уничтожать.
— Ну подумай сам, — пытался возразить отец. — Ты же знаешь, я всю войну прошел, пробитый осколками, контуженный. Но так же нельзя.
— Папа, — скрипел зубами брат. — Не ломай меня. Мне нельзя так думать.
После того вечера я долго сидел на балконе 12-этажной башни и смотрел на спиральные галактики с помощью подзорных труб и самодельных телескопов. Галактики убеждали меня в том, что по сравнению с вечностью все суета сует. Кстати, если уж речь идет о вечном, то книга Когелета (Эклезиаста) была и останется вечной несмотря на вопли десятка религиозных конфессий. Наш был человек. Впрочем, почему был?
4.
Жизнь военных людей тяжела. Атомная подлодка брата была послана на дальние рубежи нашей родины, в город Владивосток. А начальником флота в том городе был мой дядька, замечательный, усатый мужик, выжиравший два литра коньяка за пять минут и обожавший купаться в прорубях при двадцатиградусном морозе. Уж племянника-то адмирал в беде не оставил, и появилась у братана полноватая красавица Татьяна с напомаженными губами, чья-то дочка, то ли обкомовского секретаря, то ли горкомовского. И как это всегда бывает, у тех, кто уходит под воду появился наследник. Он начал расти, набух, попытался родиться и умер. Инфекция торжествовала в родильных домах Владивостока. Подлодка отлежалась у берегов Калифорнии, всплыла и вернулась к далеким берегам. Братан рыдал, но тут же сделал еще одного наследника и опять погрузился стеречь покой границ. Сын умер от врожденного порока сердца через два месяца после рождения. Брат начал пить. Предсказание сумасшедшей бабы с куклой сбывалось.
Третий сын родился и выжил. Он рос в Мурманске, потом в Москве, потом где-то у черта на куличках. Братан проводил под водой половину жизни, воспитывая советских матросов. Во время одного из погружений, у Татьяны прихватило сердце. — «Ой, пирог-то пригорает» — это были последние ее слова. Инфаркт ни с того, ни с сего. Племяннику моему тогда было восемь лет.
5.
— В конце семидесятых, — вздыхает брат, — был у нас кадр. Инженер из Питера, вроде тебя, потенциальный американец. Призвали его из института. Вроде, нормальный малый, ну ты же знаешь, тогда все были нормальными, кроме извращенцев. Это теперь все, блин…
