Начнем с того, как молодой Мурад,
Герой моей истории печальной,
Приехал в отпуск в горное село,
Где он родился тридцать лет назад.
Давным-давно покинув отчий край,
Остался он в столице после вуза
И там женился тайно от родных,
Скрывая узы брачного союза.
Но дома средь застолий и друзей
Его шайтан как будто бы попутал,
И, увидав красавицу одну,
Он позабыл о долге на минуту.
Она была троюродной сестрой,
Едва-едва ей стукнуло семнадцать…
Ах, Аминат! В кругу твоих подруг
Никто не мог так весело смеяться.
Она училась в классе выпускном,
Ей жизнь казалась книгой нераскрытой,
Где впереди и счастье, и любовь…
Но тут Мурад, как вихрь, ворвался в дом.
…Сыграли свадьбу шумную в селе,
Скрепили узы клятвенно в мечети,
Молитву троекратно прошептав,
Чтобы Аллах был этому свидетель.
И сразу же с избранницей своей
Отправился в Москву герой поэмы,
Где ждали его фирма и семья…
Но это уж совсем другая тема.
…Итак, семья давно его ждала:
Жена Марина и родные дети –
Виктория и Виктор – сын и дочь,
Их он любил сильней всего на свете.
Еще был тесть – богатый бизнесмен,
А также шурин – фирмы совладелец.
Он, правда, жил в Америке сейчас,
Но часто приезжал с «мешками денег».
Был он закоренелый холостяк,
Держал в Москве просторную квартиру,
В которой без него Мурад не раз
Кутил на зависть остальному миру.
Туда-то и решил он поселить,
Пусть временно, жену свою вторую…
Как будто птичку в клетке заточить,
Чтоб пела там, не злясь и не ревнуя.
Все так и шло, как загадал Мурад:
Семья семьей, любимая любимой…
По двум потокам жизнь его текла,
А все казалось, ускользала мимо.
Сперва себя героем он считал,
Мол, что хочу, то ворочу на свете,
Мне не указ московская жена
И не укор мне тесть и даже дети.
Куда хочу, туда я и лечу: –
Днем к Аминат, а вечером к Марине…
Ведь я джигит, мне горы по плечу,
В своем гареме царствую отныне.
…Прошла неделя, а затем и три –
И наш герой устал от странствий этих.
Осунувшись от постоянной лжи,
Он за покой отдал бы все на свете.
И бедная дикарочка его,
Томящаяся в запертой квартире,
Уже Мурада стала раздражать,
Как музыка визгливая в эфире.
Но что поделать?.. Ведь она жена,
Тем паче по закону шариата…
Жизнь стала палкою о двух концах,
А разве он о том мечтал когда-то?..
Куда деваться?.. Как вернуть покой?..
Не выставишь жену же в самом деле,
Которая, как камень на душе,
Не радует ни в доме, ни в постели.
Да и родным попробуй объяснить,
Зачем и почему расстался с нею?..
Что ж, «се ля ви»: что радовало нас
Вчера – о том сегодня сожалеем.
… Марина, его первая жена –
Законная, если сказать точнее,
Ни разу даже глазом не моргнув,
Прослушала рассказ, как эпопею.
– Ах, Боже мой, воскликнула она, –
Когда он наконец поставил точку, –
Тебя, Мурад, не стану я судить,
Хоть девушка тебе годится в дочки.
Мы восемь лет живем уже с тобой,
Но я тебе и раньше позволяла
Ни в чем своих желаний не стеснять:
Все брать от жизни – много или мало.
…А я была тогда, неверный муж,
Красивою: и гибкой, как пантера,
И умной, и богатой, да к тому ж
Меня ждала блестящая карьера
Психолога… Но ты перемешал
Моей судьбы удачливые карты,
Как ветер, ты ворвался в жизнь мою,
Кавказским заразив меня азартом.
Явился ты, как из бутылки джин,
Готовый выполнить любую прихоть…
А я звала тебя Алаутдин
И нежные слова шептала тихо.
Пошла я всей семье наперекор,
Что не желала с чувствами считаться
И вовсе не хотела, чтоб их дочь
Связала свою жизнь с судьбой кавказца.
Но ты мне душу сразу покорил,
И смуглое лицо твое родное
Узнала б я в стотысячной толпе,
Пусть даже ты совсем меня не стоил.
Я родила тебе двоих детей –
Розовощеких смуглых ангелочков –
И стала тенью верною твоей,
Храня тебя от бед и днем и ночью.
Я отдала тебе всю страсть мою,
А ты отверг все это бессердечно
И притащил в дом брата моего
Какую-то безмозглую овечку.
Мурад поник повинной головой,
Пока жена его за все ругала,
Он недоволен сам собою был,
Но совесть в нем покуда не дремала.
И жалко ему было Аминат,
Которую он запер, как зверушку,
В чужой квартире средь чужих вещей,
Где превратилась девушка в старушку.
Она была пуглива, словно лань,
И бурных ласк его она боялась,
Когда пытался он ее ласкать,
Она в укромный угол забивалась.
И жалобно скулила, как щенок,
Которого от матери отняли…
Бежали дни и ночи, но, увы,
В ней ничего они не изменяли.
И даже слезы детские ее
Мураду, будто жвачка, надоели –
Ни запаха, ни вкуса больше нет,
А выплюнуть не можешь в самом деле.
…Не то его законная жена,
Она и впрямь в постели, как тигрица,
И так умеет мужа ублажать,
Что до утра потом ему не спится.
В интимном царстве ей неведом стыд:
Она там и раба, и королева,
От страсти лишь лицо ее горит,
Когда она божественна, как Ева.
Она не жвачка – мятный леденец,
Который вовсе не надоедает,
И чем он дольше держится в губах,
Тем он скорей и сладостнее тает.
