На язычок песка, который просунулся сквозь пролом в стене дувала, вбежала ящерица. Пустыня подступила к кишлаку и лежала за ним, выжидая своего часа… Ящерица грациозно поворачивала изящную, с прозеленью треугольную голову. Матвей Малышев улыбнулся и подмигнул ей. Ящерица решила, что человек не опасен, перебрала ножками, просунулась чуть вперед и в сторону… И тут в песок ударила пуля. В этот час у басмачей полагался перерыв на обед. Кто-нибудь от скуки, наверное, разрядил винчестер. Желтая спина ящерицы мелко-мелко задрожала. Матвей и глазом не успел моргнуть, как ящерица на том же месте зарылась в песок, исчезла, будто и не было ее.
«Нам бы так», — с завистью подумал Малышев, и ему стало стыдно за трусливую мысль: что он, ящерица, что ли… Матвей поднялся, осторожно глянул через пролом в сторону невысокой каменной гряды, полузанесенной песком и опушенной внизу саксаулом — там находился главный лагерь басмачей.
«Дошел ли гонец? — тревожно подумал Матвей. — Надо готовить нового. Кого? Чей черед пробираться к нашим?»
Он помахал рукой ребятам, залегшим по ту сторону пролома: на посту находился пограничник и два местных парня из застигнутой бандитской осадой в ауле Кара-Агач полусотни призывников.
Первые наскоки они отбили. Третий день идет осада Кара-Агача. Боеприпасы на исходе, запасов воды немного. Вот хлеба вдоволь. Он и приманил сюда бандитов. Шутка ли, шестнадцать тысяч пудов — семена для весеннего сева.
В аул Кара-Агач пограничники прибыли 27 марта 1930 года. Десять их было, бойцов пограничного отряда. Ребята пробирались к месту службы после окончания учебного дивизиона. А он, Малышев, состоял при них в должности командира отделения. Могли они и в другом оказаться ауле — свет, что ли, клином сошелся на этом Кара-Агаче, да только заночевать пограничники решили именно в нем. Они проделали немалый путь, и до заставы, где ждали их на замену уходившие в запас бойцы, оставалось еще неблизко.
Едва сели вокруг сваренной баранины в кружок, дверь отворилась, вошел человек в папахе, в черной гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком в серебряных насечках, в галифе и мягких сапогах.
— Всем салам и здравствуйте, — сказал он. — Приятно кушать, товарищи. Счетовод Курбанов я из кооператива. Кто начальник есть?
Матвей поднялся.
— Можно, я буду там говорить? — Курбанов показал рукой за спину, на дверь.
— Пошли, — сказал Матвей. — Смотрите, ребята, за Волком… Как бы он барашка без меня не спроворил.
Пограничники засмеялись. Земляк Малышева — красноармеец Курицын со странным именем Волк тоже улыбнулся: привык он, чтобы имя его на любой лад обыгрывали.
— Слушаю вас, Курбанов, — сказал Матвей, когда они вышли.
— Еще один человек хочет с тобой говорить, командир. Ковалев фамилия. Из Алма-Аты он. Землеустроителей начальник.
Они стояли перед домом, где остановились пограничники. Солнце садилось. Небо было ясным и безмятежным. Из ворот кооператива вышел молодой русский с рыжей бородкой, в белом картузе.
— Надо в кооператив идти, люди кругом смотрят, — встревоженно заговорил счетовод, оглядываясь по сторонам.
— Какие люди? — удивился пограничник. — Пусто кругом…
— Попрятались, — спокойно заметил Ковалев. — Затаились и наблюдают сейчас за нами. Может, и люди Мурзали есть в ауле.
— Конечно, есть, — сказал Курбанов.
— Да что у вас происходит? — воскликнул Малышев.
Землеустроитель полуобнял Матвея за плечи и увлек в ворота кооператива. Они вошли в небольшую контору в глубине двора.
— Ты коммунист, товарищ? — спросил Ковалев, когда они сели за стол.
Курбанов суетливо убрал со стола бумаги и старенькие счеты, стер, вернее, пытался стереть пыль рукавом.
— Комсомолец, — ответил Матвей.
— Это хорошо, но ты еще и пограничник, у тебя вооруженный отряд.
— Какой отряд! — улыбнулся Малышев. — Отделение…
— Твой один человек десять басмачей стоит, — заговорил Курбанов. — Ой, как боится басмач ваших людей!
— Какие басмачи? — вскричал в нетерпении Матвей. — Откуда они здесь? Говорите толком!
И Курбанов рассказал. Притаившийся во время борьбы с басмачеством хан Мурзали собрал вокруг себя раскулаченных баев-феодалов и поднялся на борьбу против недавно созданных колхозов. В Кара-Агаче сосредоточен сейчас весь семенной фонд района.
— Все тут, — сказал Курбанов и обвел рукой вокруг. — Наша надежда, наша жизнь… Председатель Бижанханов — шайтан! Утром пропал, и лошадь пропала. Вчера был слух про басмачей Мурзали. Председатель сбежал, чтоб сообщить хану про наше зерно. Как вор сбежал! Нехороший человек Бижанханов.
— Вы отправили кого-нибудь за помощью? — спросил Матвей. — Телефон у вас есть?
— Нету телефона, совсем сломался. А послать кого? Ковалев в обед прибыл, ты сейчас… Наши люди боятся. Если хан Мурзали поймает — хуже смерти тогда. Шибко злой басмач Мурзали. Шутку любит — в груди открывает сердце, чтоб видели: сейчас бьется, потом биться не будет… Как ночь придет, так и басмач придет. Помоги нам, пограничник, ты военный человек, красный командир.
— Со своими людьми я с тобой, товарищ, — сказал Ковалев. — Нас четверо. И тут еще два заготовителя, русские оба. Они с ружьями. Мы тоже.
— У меня карабин есть, — сказал Курбанов. — Стрелять умею.
