Бог решает, что Ему пора вмешаться, и Он говорит: «В последний раз посмеялся ты над именем Моим!»
А мистер Слаттерман, он словно и не замечает, что стол, за которым бросают кости, исчез вместе со стоящими вокруг людьми, смотрит Богу в глаза и отвечает: «Я не упоминал твоего имени всуе, особенно если ты тот, за кого я тебя принимаю, а потому, если тебя не затруднит свериться со стенограммой, то сказал я вот что: „Ребенку нужна новая пара обуви“.
И грозно смотрит на него Бог, и голос Его подобен грому:
— Как смеешь ты говорить со мной в подобном тоне!
Мистер же Слаттерман, прищурившись — очень уж ярок свет, исходящий от Всевышнего — не лезет за словом в карман:
— А нечего обвинять людей в том, чего они не делали. И вообще не верю я в тебя.
— Вера твоя значения не имеет. — У Бога складывается ощущение, что доводам его недостает убедительности. — Ты не чтил установленный Мною священный день отдохновения и нарушал Мои законы, которые Я передал Моисею. Ты бельмо у Меня на глазу!
— Секундочку, секундочку! — взвивается мистер Слаттерман. — Барменам тоже надо как-то жить, не правда ли? Если бы не твое желание обречь всех на адские муки — а иначе чем объяснить все то, что вытворяет налоговая инспекция, тогда я бы не пахал по субботам, как проклятый, и мог бы даже поиграть в гольф.
Монолог этот выводит Бога из себя, Ему уже не надо притворяться, что Он сердится, а потому возглашает:
— Да как язык твой…
— Не хотелось прерывать… — вклинивается мистер Слаттерман, которому все-таки несколько не по себе, — но нельзя ли не столь высокопарно?
Бог, Он смотрит на Слаттермана, устало вздыхает, заставляет себя успокоиться, прежде чем продолжить.
— Бернард Слаттерман, — говорит Он нараспев, словно священник на воскресной мессе, — жизнь твоя прошла в погоне за земными удовольствиями, и твоей бессмертной душе грозит серьезная опасность. По всему выходит, что ждут ее вечные муки.
— Так-то лучше. — Уверенности у мистера Слаттермана заметно прибавилось. — Учитывая, кто ты есть и все такое, можешь звать меня Берни.
— Ты понимаешь, что Я тебе говорю? — грохочет Бог.
— Мне представляется, что разговор беспредметен, если я уже умер, — отвечает мистер Слаттерман. — А раз мы затронули эту тему, должен отметить, что ты поступил жестоко и бесчувственно, призвав меня к себя в такой момент.
— Ты не умер.
Мистер Слаттерман с трудом удерживает готовое сорваться с языка ругательство и ограничивается суровым взглядом.
— Уж не хочешь ли ты сказать, стоя передо мной и сияя, как медный таз, что ты оторвал меня от игры потехи ради, когда на кону стояли три «штуки» и я наверняка выкинул бы шесть очков?
— Ты выкинул бы семь, — не без ехидства отвечает Бог.
— Четыре и три или пять и два? — желает знать Слаттерман.
— Шесть и один, — отвечает Бог. Он чувствует, что теряет контроль над ситуацией.
— Я в это не верю, — бормочет мистер Слаттерман.
— Я никогда не лгу. — Бог выпрямляется в свой немалый рост.
— Да что же это получается? — вопит мистер Слаттерман. — Подложить такую свинью! И кому? Мне, отличному парню, который в жизни и мухи не обидел, да еще создан по твоему образу и подобию!
И Бог, который уже ругает себя за то, что не придал человеку большего сходства с рогатой жабой или медведем-коалой (тогда бы он слышал этот упрек гораздо реже), говорит:
— Ты похож на Меня гораздо меньше, чем многие, да и не помню Я, чтобы создавал тебя.
А мистер Слаттерман, он хищно вперивается в Бога:
— Ты уж, пожалуйста, с этим определись. Создавал ты меня или нет?
— Да, да, разумеется, создавал. — Бог идет на попятную. — Я лишь сказал, что не помню, как это случилось.
— Я так и думал! — победно восклицает мистер Слаттерман. — Тебе пришлось встать очень рано, чтобы найти время для Берни Слаттермана. — Он чешет затылок, а Бог молча смотрит на него, не зная, что и сказать. — Так на чем мы остановились? А, вспомнил. Почему ты выбрал меня? Почему этого предупреждения не слышат от тебя убийцы и двоеженцы, адвокаты и прочие дегенераты?
— Потому что им по определению суждено гореть в аду, а у твоей души еще есть шанс на спасение.
Мистер Слаттерман скептически смотрит на Бога.
— Ты уверен, что вытащил меня не за тем, чтобы получить квалифицированный совет, какое вино следует покупать, а какое — нет?
— Ты здесь потому, что ты плоть от плоти Моей и твоя душа — частица Моей души, а ко всем Моим детям я питаю безграничные любовь и сострадание. — Бог выдерживает паузу, прежде чем признать: — Хотя иной раз никакого терпения не хватает.
Тут мистер Слаттерман смотрит на Бога с таким видом, будто тот сморозил какую-то глупость, и отступает на пару шагов.
— Давай-ка не вспоминать о любви и сострадании, когда мы говорим о делах. — Он многозначительно добавляет: — Особенно о любви.
— Как низки твои помыслы! — В голосе Бога слышится отвращение.
— Да ну? — бросает в ответ мистер Слаттерман. — Я, между прочим, не соблазнял девственницу, и у меня нет внебрачных детей. — Он переходит на шепот: — Как-нибудь ты должен рассказать мне, как ты это сделал. Видишь ли, в таверну каждую субботу приходит одна девушка, которая утверждает, что бережет себя для первой брачной ночи и…
