— Но что мне кажется действительно странным и даже трагичным, так это их необъяснимая покорность, ведь они даже не пытаются сопротивляться, — воскликнул Лидалл, неожиданно вступая в беседу. Всех поразило напряжение и какой-то болезненный надрыв в его голосе, от щемящих ноток которого присутствующим дамам стало немного не по себе. — Говорят, они так легко смиряются, потому… потому…
Он запнулся и смущенно отвел глаза. Элегантно одетая дама, давно пытавшаяся вставить слово, воспользовалась представившейся возможностью и попробовала возразить.
— Да будет вам, — несколько принужденно засмеялась она, — я не раз слышала, что больных насильно втискивают в смирительные рубашки. Вот уж не думаю, что в них наряжаются, как на бал. — И, надменно взглянув на Лидалла, чьи несветские манеры ее явно шокировали, добавила: — Не в человеческой природе, я имею в виду здоровую человеческую природу, поддаваться насилию, не так ли?
Однако ее почему-то никто не поддержал.
— Разумеется, вы правы, мистер Лидалл, — произнес кто-то, вежливо кашлянул?.
Это подал голос маленький господин, сидевший в углу и до этого не произнесший ни единого слова, а молчание, как известно, считается признаком мудрости, однако на него никто не обратил внимания, так как гости клуба «Довер-стрит», пившие чай в гостиной, были заинтригованы неоконченной фразой Лидалла.
— Вы остановились на «потому», мистер Лидалл, — деликатно подсказал маленький господин из своего темного угла.
— Да, да, потому… потому что человек в таком состоянии не… не совсем безумен, — неуверенно продолжат Лидалл. — Действительно, невольно возникает впечатление, будто он до известной степени остается вполне вменяемым и, внимательно наблюдая за происходящим, с радостью принимает защиту от самого себя. Выглядит все это невероятно трогательно. И… и все же… — он снова запнулся, — мне кажется, есть что-то страшное в той противоестественной покорности, с которой эти несчастные позволяют надеть на себя смирительную рубашку, наручники или что там еще на них в таких случаях надевают…
Лидалл поднял глаза и торопливо, с каким-то странным ожиданием всмотрелся в лица присутствующих, потом, вздохнув, устало откинулся на спинку кресла.
Все молчали, и он добавил, но очень тихо, почти про себя:
— Нет, не могу этого понять. Они ведь должны… должны сопротивляться…
Кто-то упомянул знаменитую книгу «Сознание, нашедшее себя», и течение беседы мало-помалу вошло в прежнее русло, однако дамам явно не нравилась эта скорбная тема. Беседу в основном поддерживали красивый, меланхоличный Лидалл, так неожиданно для всех разговорившийся, и доктор Хэнкок, коим оказался маленький господин, скрывавшийся весь вечер в своем темном углу. Он ассистировал одному из знаменитых лондонских гипнотизеров и поэтому мог рассказать — и обычно рассказывал — весьма занимательные и даже несколько компрометирующие вещи. Никто не осмеливался спросить прямо, но все желали услышать нечто пикантное о своих знакомых. В этом смысле чаепитие было вполне рутинным. И доктор Хэнкок говорил, хотя и не совсем о том, чего хотело общество. Он обращался исключительно к Лидаллу, не обращая внимания на разочарованные дамские взгляды:
— Думаю, ваше объяснение верно, поскольку безумие в своих обычных проявлениях есть не что иное, как потребность в гармонии. Сознание выходит за рамки обычных отношений с окружающим миром. У большинства сумасшедших безумие проявляется лишь в каком-нибудь одном пунктике, в остальном же они мало чем отличаются от нас с вами…
Слова доктора повисли в воздухе. Лидалл лишь молча кивнул в знак согласия. Дамы сразу оживились. Кто-то пошутил, что большая часть людей так или иначе безумна, и все, с облегчением вздохнув, заговорили о скандале в семье известного политика. Каждому хотелось высказать свое мнение. Кое-кто из присутствующих уже курил. В общем, вечер удался на славу, и отверженная ранее, а теперь пользовавшаяся всеобщим вниманием элегантная дама оживленно дискутировала сразу с несколькими оппонентами. Она была в своей стихии. Лишь Лидалл и доктор Хэнкок, по-прежнему сидевший в своем углу, как-то выпали из разговора.
Воспользовавшись суетой, возникшей вокруг вновь прибывших гостей, Лидалл попрощался и, едва ли кем-то замеченный, быстро выскользнул из гостиной. Через минуту за ним вышел доктор Хэнкок. Они встретились в прихожей; Лидалл был уже одет.
— Я направляюсь в Вест-Энд, мистер Лидалл. Если вам по пути и вы не против прогуляться, мы могли бы пойти вместе.
Вздрогнув, Лидалл обернулся. Его взгляд встретился с другим, таким же ищущим, изголодавшимся по человеческому общению. Какое-то мгновение Лидалл колебался, потом сделал шаг вперед, как будто соглашаясь; на лице даже мелькнула тень любопытства. В этой его робкой нерешительности было что-то и жалкое, и путающее. Губы Лидалла дрогнули — казалось, он уже собирался сказать: «Ради бога, пойдемте…» — но эти слова так и не были произнесены.
— Прекрасный вечер для прогулки, — мягко добавил доктор Хэнкок. — На улице сухо и безветренно. Вот только возьму шляпу и присоединюсь к вам.
Но в его голосе послышалась нотка властности, и это было ошибкой. Лидалл тотчас передумал.