В приемной Главного управления внутренних дел города генерал-майор беседует с Охтиным. Раздается телефонный звонок, генерал снимает трубку:
— Слушаю… Да, часа через два, веду прием населения… Есть, сразу с утра зайду.
Закончив разговор, генерал оборачивается к посетителю:
— Продолжайте, товарищ Охтин.
— В общем, всякое терпение потеряли, товарищ генерал. — Охтина, видно, несколько сбил телефонный звонок, но постепенно к нему возвращается горячность. — Ведь пятый год… По стенам — честное слово! — натуральная плесень, как в подвале у плохого хозяина. Отопление что есть, что нет его! Квартиру дали, называется! Мы въезжали — себя от радости не помнили. А теперь хоть назад, честное слово! По крайней мере, в тепле жили. Идешь, знаете, домой, порог переступил — и все. Советская власть кончается, такое впечатление, честно слово!
— Невеселое впечатление, — говорит генерал.
— И вот еще пример приведу. Рядом в переулке два дома покрыли оцинкованным железом. И сразу на слом. А железо поснимали и, вижу, грузят на машины. С иногородними номерами. Явная комбинация!
— Пожалуйста, изложите письменно то, что вы рассказывали вначале. И насчет железа.
— Да у меня изложено, товарищ генерал. Куда я только не посылал эти заявления! — Охтин достает несколько печатных страниц.
Генерал берет заявление, просматривает, ставит в двух-трех местах размашистые галки.
— Экземпляр я оставлю. Но поймите меня правильно, — говорит он, не отрываясь от чтения, — мы не санэпиднадзор… не жилищное управление… Фактами, которые относятся к нашей службе, мы займемся…
— Ясно, — безнадежно вздыхает Охтин и встает.
Он возвращается домой, обходя по краю тротуара пруды из грязного месива, в которое поздней осенью и весной превращается нечищеный снег.
Чтобы миновать очередную лужу, Охтин сходит на проезжую часть, и тут его обдают жижей из-под колес элегантные «Жигули», за рулем которых — Изабелла, дочь Сони Нарзоевой. Сама Соня царственно восседает рядом.
— Куда на мостовую прешься? — кричит Изабелла, не поленившись затормозить.
Охтин, отставив ногу, с сожалением оглядывает брюки.
— Не связывайся ты с этими людьми, — брезгливо говорит Соня. — Еще камнем запустит.
— В меня?! — усмехается Изабелла и резко трогает с места.
Охтин даже не смотрит вслед.
…Войдя в квартиру, он переодевается из одного пальто в другое, старенькое. Температура в квартире такая, что без верхней одежды тут нельзя. На хозяйке, несущей из кухни сковороду, тоже фартук поверх пальто. И ребята и бабушка сидят за столом укутанные. Охтин, помыв руки, греет их над рефлектором. Их в комнате включено два.
Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем:
— Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? — спрашивает она у мужа.
— Был.
— Совсем ничего не обещали?
— Дохлый номер!
— Когда ж этому будет конец?! — ужасается она. — До весны я не выдержу!
— Полно, Надежда, — стыдит бабушка. — Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили?
— Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!!
Томин стоит на площадке лестницы, посматривает вверх, посматривает вниз, посматривает на часы.
Сверху спускается Кибрит, снизу почти одновременно появляется Знаменский. Здороваются.
— Пал Палыч, не знаете, зачем нас зовут? — спрашивает Кибрит.
— Понятия не имею, Зиночка.
— Раз всех троих — что-нибудь стоящее! — уверенно говорит Томин. — Чую, братцы, преступление века!
Они направляются в глубь коридора.
…Генерал подписывает какие-то бумаги в своем служебном кабинете. Увидя наших героев, отпускает секретаршу и энергично поднимается навстречу.
— Милости прошу. Усаживайтесь. А я, с вашего разрешения, похожу… Вы от меня ждете сенсации, сознайтесь.
— Томин нацелился на преступление века, — подтверждает Пал Палыч.
— Увы, то есть, по счастью, нет… У вас, Зинаида Яновна, протекали когда-нибудь потолки? — внезапно спрашивает он.
— Не вылезаю из ремонтов.
— А у вас, Пал Палыч?
— Я на втором этаже, до нас не дотекало.
— Умеет устроиться человек, — шутит генерал. — Так вот, пригласил я вас побеседовать о жилищных условиях.
— Наших сотрудников? — не понимает Пал Палыч.
— Нет, вообще. Хочу, чтобы вы уяснили принципиальный характер задачи. Жилья строится у нас много, но как потом его содержат? Из рук вон! Домашние неурядицы отравляют быт десяткам миллионов людей! Ставлю вопрос: только бесхозяйственность или хуже?
— Не задумывался, — признается Томин. — Некогда, товарищ генерал.
Тот переводит взгляд на Знаменского.
— Где бесхозяйственность, там обычно кто-то руки греет, — говорит Пал Палыч.
— Вот именно! — подхватывает генерал. — А между тем жилищных дел мы не вели. Даже в наших архивах почти ничего нет!
— Я не слыхала, чтобы ЖЭКами вообще кто-то занимался, — замечает Кибрит.
— Кроме юмористов, — поддерживает Томин.
— А инстанции завалены жалобами. Словом, решено, что пришло время заняться! — Генерал достает папку. — Проверено поступившее к нам заявление товарища Охтина. Тут есть для нас зацепки по определенному ЖЭКу, то бишь ДЭЗу. Они теперь переименованы. ДЭЗ — дирекция эксплуатации зданий. — Генерал протягивает папку Знаменскому. — Но совет такой, Пал Палыч: не кидайтесь сразу в драку. Если в этом ЖЭКе-ДЭЗе узнают, что вы интересуетесь конкретно им, боюсь, что все бумаги сгорят, улетят и утонут. Судя по заявлению, начальник — человек решительный. Кого к вам подключить из БХСС?