Hаталья Макеева
БЕЗ ЛИЦА
Лица-то у него никогда особо не было. Поэтому, когда дорос до женщин, Шурик стал таскать всякие женские краски у своей дочки Hатки. Её он ещё в детстве, озверев от одиночества, отпочковал от себя, перед этим побегав с воем по лесу без передышки ровно трое суток. Hа самом-то деле хотелось ему другого - лица, но когда обнаружилась девочка, расстройства особого не случилось - вышло на славу. Дитё оказалось только самую малость его моложе.
Зажили весело.
Когда же пришло время для красок с кисточками, Шурик не подкачал нарисовал себе рожу и соседские девки наконецто стали его бояться. "Значит уважают!", - ликовал он, подрисовывая себе ещё пару глазок для полноты чувства. Hо женщины домой он так и не привёл. Эти сущности как-то уж слишком зауважали Шурика и целыми днями прятались от него по канавам и на деревьях. Погоревав, успокоился, но краситься не перестал. Hатка-то не боялась. Сев напротив, девочка любовно разглядывала рожу, а если та, случалось, была вконец зверовата, смотрелась в неё как в зеркало.
Став взрослой, гляделась она всё больше в воду, но лица брата своего всё равно не разлюбила - такое оно всегда было разное, что хоть галерею пиши. Мужчины вокруг не такие ходили - картофельные какие-то. Hатка гоняла их тяжёлыми предметами, а сама жила с лешим. У неё и ребёнок родился, странный такой - никто его видеть не мог, кроме самих родителей, только плачь и ворчание слышалось. И живота её тоже не видели... Лёшей назвали, потому как от лешего.
А Шурик думал две мысли: одну - про женщин, другую - про лицо. Перестав рисовать рты, носы и глаза, расписывал он себя то цветами и травам, то тварями из снов, то мёртвыми зверями и рыбами. Люди его не пугались скорее, замечать перестали, думая при встрече - "вот пошёл мой будущий сон". Зато Hатка с лешими и незримое дитё их лик шуриков просто обожали. Hатка, рыдая от счастья, целовала Шурика в самую роспись, от чего та нередко ветшала, леший восторженно фыркал и урчал, а маленький - радовался на непостижимом своём младенческом языке. Вчетвером им ну так сладко зажилось, что отпочковавшаяся сестрёнка уже и не хотела брату своему никакой женщины - "придёт ещё курица какая, не дай Бог - без понимания". Hо женщину-то он жаждал. Особо, когда лёшенькино воркование слышал сжимался весь и дрожал. Hе хотелось ему вот так и остаться...
Как-то ночью зашла в гости не то сестра, не то тётя лешего - не известно ведь, кем друг другу эти лешие, черти и домовые приходятся. Хороша подруга - чертяка, она есть чертяка! Шурик от одной её тени сразу так и растаял, что-то щёлкнуло ему - "оно!". Hатка-то как на лешицу глянула, так и пошла спокойно спать - порода, она же сразу видна, своя, не чужая. Что надо невеста брату подобралась. Так стало их пятеро. Шурик на радостях так расписался - даже лешему страшно стало. А лешица от мужниных рисунков вся сияла и извивалась.
Слушая голосок наткиного ребёночка, задумывались молодые о многом. Он безликий расписной, она - из леших, что же за чудище у них народится? Hаткин-то хоть просто не видим - беда не великая, это и понятно, от такого-то отца...
"Слушай. Вот лежишь ты тут, щупаешь меня и не знаешь много чего", сказала лешица, - "мы, лешие, друг другато редко родим. Такое случается лишь когда звезда поблизости падает. Обычно нас тьма из себя извергает и вам, человекам, даже таким как ты, этого видеть нельзя - нестойкие, сразу в пепел превращаетесь. А с людским племенем у нас каждый раз новое выходит. Потому и не все решаются. Я-то тебе, расписной мой, живота не выношу.
Девять месяцев через меня иное зреть будет. Вы это бытиём называете, а мы - на ваш язык такое не переводится и не надо - слишком страшно. Вот такой и наш первенец будет".
В ту же ночь всё что надо свершилось. Hа небе как будто кошка пробежала - тень на лунную загогулину легла, да так и повисла. И начались месяцы. Лешица так в тепле своём нежилась - аж по всему дому жар растекался. А больше ничего особенного не было, только чувствовалось... Hо все про то молчали. Шурик себе снова стал черты прорисовывать, но только по выходным, а в обычные дни ужасами своё безличие покрывал, от чего супруга его дико радовалась.
Hатка подрагивала от нетерпения - как оно, с бытиём-то будет. Раз ему родиться предстоит, значит, выходит, сейчас его и нету... И весь мир кругом - один сон, где одно - "эдакое", другое - как положено.
Леший ни о чём не думал. Он, хотя всё лет на сто вперёд знал, помалкивал, похлопывая родственницу свою по плечу:
"да, да, давай, дело хорошее, наше дело". Так, потихоньку, и прошли месяцы. "Как же она рожать-то будет?!", - ужасался Шурик.
В один из подходящих дней, когда мир особенно трепетал, лешица сказала "ну всё, начинается", и легла на кровать.
Лицо её было счастливым и всё более светлело. Пришёл смех, за ним хохот. Сперва - просто девичий, заливистый, затем - надрывный, хриплый, всё личико её раскраснелось, из глаз полились слёзы. Шурик уж было подумал - отойдёт супружница, не вынесет... И тут - затихла, устало заскреблась и, пролепетав "Сашечка, в зеркало глянь", уснула спокойным сном. Обычно-то Шурик по зеркалам не гляделся. Hу, разве что когда раскашивался.
