Валерий Веларий
БЕЛОКУРАЯ ДЕВУШКА ДЖЕЙН
Толстенная, древняя, высотой в полтора человеческих роста калитка нехотя стронулась с места. Натужно скрежеща. Она повернулась на коричневых от ржавчины петлях и стукнулась о раму. Содрогнулись от удара изъеденные временем серые доски широких ворот. И ворота закачались, еле удерживаясь на столбах, словно захорошевший от пивка гуляка, который из последних сил цепляется за косяк.
- Стоять!.. Смотри, стоят! Как тогда, - почему-то обрадовался Анатолий. Он опустил на землю саквояж и чемодан и погладил дряхлые доски. И трясутся, как в наше время...
Анатолий повернулся к жене. Она, демонстративно скучая, утомленно остановилась возле чемоданов. Анатолий сиял, словно ему устроили сюрприз. Но жена не желала понять мужнину радость. Сейчас она всего лишь испытывала облегчение от того, что нудное путешествие с пересадками с автобуса на поезд, с поезда на самолет, с самолета на такси, наконец, иссякло, и они прибыли в город своего детства.
Анатолий восторженно глядел на ворота. Он осторожно покачал их. Ворота предостерегающе заскрипели.
- Оставь ветерана в покое, - предостерегла мужа Лена. - Еще опрокинутся...
- Ага! Помнишь, как они тогда шлепнулись? - возликовал Анатолий.
- Помню, - безучастно отозвалась Лена. - Помню даже. Что тебе за это было. И что?
- Да ничего, - Анатолий озирал старенький неподражаемый крымский дворик и машинально расстегивал расстегивал одну за другой пуговицы на рубашке.
- Застегни пуговицы, - голос жены напрягся.
- Что? - не понял Анатолий.
- Пуговицы застегни. Неприлично. - Елена скользнула взглядом по окнам, за которыми началось какое-то движение. - Пошли скорее в дом!
- Лен, а ты помнишь...
Анатолий не обращал внимания на слова жены, на сталь в её голосе и стальной блеск в глазах. Он прислушивался к чему-то, что просыпалось где-то в самой глубине его существа. Это нечто, чему не было названия, распирало то место, которое обычно считается вместилищем души, распирало, значит, и рвалось наружу.
- Тебя ещё мутит после самолета? - голос жены стал ниже на два тона. Нет? Тогда бери вещи, - Лена теперь говорила шепотом, и это затишье было предвестием грозы.
- Ай-яй-яй-й-йю-у-у-уй! - завопил вдруг Анатолий.
Лена, женщина очень стойкая, все же вздрогнула, а на окнах зашевелились занавески.
- Ты что? Очумел?
- А? Ты помнишь? - сиял Анатолий. - Помнишь, как это было тогда... - и он опять завопил во всю силу легких, вспоминавших старый боевой клич джунглей: - Ай-яй-яй-й!
Джейн! Выходи!
- Дже-е-ейн! Вы-хо-ди-и-и! - вопил, задрав голову тощий мальчишка.
Легкие у него были, что кузнечные мехи, глотка - луженая, как выражался его дедушка. Звали его, понятно, Толик. А вопил он, широко расставив ноги посреди неподражаемого симферопольского дворика. Только в крымских городах ещё есть такие дворики - в их старых, татарских, кварталах.
Этот симферопольский дворик... Дома замыкают его в кольцо. Наружу, в переулок и на улицы не выходит ни одного окна. Ну, разве что несколько - в наиболее молодой части этой крепости-жилья. Стены - самой разной кладки: из плоских камней, из бута, из глыб или блоков серо-желтого песчаника. Вход во двор - как правило, через деревянные двустворчатые ворота. Когда-то они размыкались для водовозок и для телег золотарей, для для подводстарьевщиков, молочниц и точильщиков ножей. Теперь они раскрываются редко - разве что кто-то переезжает, и надо вывозить пожитки старых жильцов и ввозить мебель новых соседей. Впрочем, называть здешних обитателей соседями трудно - это больше похоже на одну большую семью, в которой отдельные её части спорят друг с другом, враждуют, мирятся... Две важные вещи являются общими здесь для всех. Посреди двора растет огромное старое дерево, обычно шелковица или, чаще, акация. Такое дерево мира. Обычно под этим деревом судачат соседки о важных местных делах и ничтожным всемирных проблемах. И варят при этом в больших медных и латунных тазах варенье. А тазы стоят на трех опорах из трех кирпичей каждая, и между кирпичами пылает огонь. А в другое время в этих же тазах купают детишек...Другое, примиряющее всех место - деревянный нужник на одно очко. Шелковица или акация обычно древнее двора. Ворота и нужник - его ровесники.
Этот дворик - лучшее из возможных место для общения взрослых. Сплетни, взаимные оскорбления и взаимная лесть - смотря по обстоятельствам... союзные договоры "на троих" и пакты самозащиты от бдительного ока жен... карты, домино, лото по вечерам, стихийные стычки и драчки... и очень важный процесс: раздача подзатыльников своим и чужим детям в свободное от всего прочего время.
Этот дворик - лучшее среди возможных миром место для детских игр. Здесь можно целый день бегать по крышам, черепичной и шиферной волнообразной полосой протянувшихся над примкнувшими друг к другу домами. Можно и сорваться... и повиснуть на одной руке - болтаясь, словно орангутан в цирке, перед чьим-то кухонным окном или окном спальни, причем нескромно объявиться в этом окне в самый неподходящий для хозяев миг. А можно по разбитым ступеням спуститься в прохладно-затхлый погреб и, трясясь от страха, лизнуть варенье из соседних банок. Главное, обидно: почему соседи всегда так орут, как бабуины на баобабах, когда застукают на месте преступления? Их же дитенки лопают варенье из наших банок! Значит, равновесие солюдается.
