Иван Петрович Пуританов смотрел в зеркало на свою бритую, слегка припухшую, гладкую физиономию и не верил глазам, как он мог опуститься до такого свинского состояния. Ему давно было стыдно смотреть в глаза жене, своим престарелым родителям, сослуживцам и соседям. Но главным его мучителем был начальник Олег Васильевич Колыванов – старый школьный товарищ и однокурсник, который несколько лет назад и пригласил его работать в собственную торговую фирму с невыносимым для Пуританова названием "Сиреневый рассвет". С тех пор жизнь его превратилась в сплошной ад. Если раньше он очень удачно притворялся, уходил из дома под самыми нелепыми предлогами и в одиночестве предавался запретным удовольствиям, то с некоторых пор Колыванов взялся за него всерьез и, что особенно неприятно, начальник посвятил во все его тайны самого близкого человека – жену.
Время оставалось совсем мало, надо было торопиться на работу.
Пожертвовав завтраком, Иван Петрович налил себе стопку водки, с отвращением выпил и, пока не проснулась жена, поспешил покинуть дом.
На работе Пуританов как всегда попытался прошмыгнуть незамеченным, и ему это удалось. Он сел на свое место, украдкой налил стакан воды и поставил перед собой на стол. В этот момент появился начальник. Олег Васильевич остановился у стола, взял стакан с водой, понюхал и укоризненно покачал головой.
– Зайди ко мне, – как можно строже приказал Колыванов и, даже не взглянув на школьного товарища, прошел в свой кабинет.
Пуританов тяжело поднялся. Сослуживцы делали вид, что занимаются своими делами, и только одна сказала ему вслед:
– Некоторые думают, что они самые хитрые.
– А некоторые вообще не умеют думать, – не оборачиваясь, буркнул Иван Петрович и отправился вслед за начальником. Именно эту сотрудницу он подозревал в стукачестве и никогда не скрывал своей неприязни к ней.
Разговор с Колывановым на этот раз получился особенно неприятным, хотя Олег Васильевич и пытался придать ему вид дружеской беседы.
– Ты знаешь, до поры до времени я закрывал глаза на твои, мягко говоря, чудачества, – изображая на лице муку, начал Колыванов. – Но это не может продолжаться все время.
– Ценю и понимаю, – опустив взгляд, ответил Пуританов.
– Опять небось ходил в какую-нибудь подпольную библиотеку или музей? – спросил начальник.
– Я… нет… я… – растерялся Иван Петрович.
– Да ладно, не ври, – перебил его Олег Васильевич и, промахнувшись, загасил сигарету о стол рядом с пепельницей. – Где ты находишь эти грязные притоны? Я думал, их давно все позакрывали.
– Честное слово не хожу, – стал оправдываться Пуританов и, чтобы начальник поверил, даже признался: – Я знаю на вокзале одну читальню, колумбийцы держат,љ и в подвальчике – небольшой выставочный зал. Но в последний раз я там был полгода назад.
Больше ни ногой.
– Я тебе верю, Иван, – проникновенно сказал Колыванов. – Только этого мало. Все же видят, что ты часто появляешься на работе трезвый. У тебя же нормальные родители, нормальный старший брат.
Ни разу в жизни не видел в его глазах ни проблеска трезвости. А ты? Ты разрушаешь себя, Ваня. Ты забыл, что человек на восемьдесят opnvemrnb состоит из спирта…
– Когда-то люди пили воду каждый день, – уныло парировал Пуританов.
– Когда-то люди ходили на четвереньках и жили на деревьях, – передразнил его начальник. – Назад к природе? Нет, дорогой.
Человек эволюционирует, совершенствуется. Именно поэтому его и называют гомо сапиенс. А в тебе говорит дикарь, причем такой, каких на Земле давно не осталось. Вон, даже пигмеи и те давно стали нормальными людьми.
– Понимаешь, в том, измененном состоянии я чувствую себя намного увереннее, комфортнее что ли, – поддавшись печальной лиричности его голоса, разоткровенничался Иван Петрович. – Тебе это трудно понять, ты же никогда не бывал трезвым.
– Был, друг мой, был, – нараспев ответил Олег Васильевич. – Я тоже переболел этой страшной болезнью. Дошло до того, что каждый день ходил трезвый. Пришлось закодироваться. Это же наркотик, Иван.
Хорошо, жена оказалась другом, помогла. А ведь по собственной глупости я лишился почти всего: работы, друзей, уверенности в себе. Дети стыдились меня. Мальчишки во дворе смеялись над ними, показывали пальцем: "Вон твой отец опять в жопу трезвый идет!". Ты не представляешь, как мне было стыдно. А тебе? Неужели ты не устал от реальности? Ты ведь уже не можешь без нее обходиться.
– Я стараюсь, но мне очень тяжело, – от стыда совсем уронив голову на грудь, ответил Пуританов.
– Значит, плохо стараешься, – покачал головой Колыванов. – Посмотри на свои глаза. Они же как пистолетные дула. Смотреть страшно. В общем так, Иван, считай этот наш разговор последним предупреждением. Еще раз увижу трезвым, уволю к чертовой матери.
Мне не нужны люди, которые все видят в черном свете. А сейчас – на, приведи себя в порядок. – Начальник налил Пуританову полный стакан водки. Иван Петрович послушно выпил, и кабинет Колыванова как-то сразу преобразился, стал уютнее. Жирные крысы, которые спокойно шлялись под ногами, превратились в милых игривых зверьков, жужжание зеленых мух обрело приятную мелодичность, а лицо хозяина кабинета подобрело до абсолютного дружелюбия.
