«Представленный Арендт анализ соблазнительной природы зла не может не тревожить. Мы предпочитаем думать, что те, что вносят в мир такой ужас, отличаются от нас и что подобные крайности — большая редкость. Но история таких народов, как евреи, курды, боснийцы, коренные жители Америки — список этот можно продолжать и продолжать, — предполагает, что это зло вполне обыденно. Представляя нам Эйхмана как самого обыкновенного маленького человека, Арендт показывает, на сколько на самом деле тонок налет цивилизованности».
Amazon.com
«Похоже, пророчество Ханны Арендт сбывается: происхождение такой проблемы, как зло, становится основной темой европейской интеллектуальной жизни. Шестьдесят лет назад Ханна Арендт высказывала опасение, что мы не будем знать, как говорить о зле, и потому никогда не постигнем его значения. Сегодня мы постоянно говорим о “зле” — но результат остается прежним: мы упрощаем его смысл».
Тони Джадт
The New York Review of Books
«Блестящее и волнующее исследование характера Адольфа Эйхмана и суда над ним».
Стивен Спендер
The New York Review of Books
Григорий Дашевский
ПРИМЕРНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ЗЛЕ
Вышедшая только что по-русски книга Ханны Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» о процессе 1961 года над «архитектором Холокоста» давно стала классикой политической мысли XX века. Это не «чрезвычайно дотошное исследование» Холокоста (как заявляет издательская аннотация). Арендт написала не исторический труд, а подробное, разделенное на множество случаев и примеров, рассуждение о причинах — прежде всего политических — того, почему люди отказываются слышать голос совести и смотреть в лицо действительности. Герои ее книги делятся не на палачей и жертв, а на тех, кто эти способности сохранил, и тех, кто их утратил.
Жесткий, часто саркастический тон книги, отсутствие пиетета к жертвам и резкость оценок возмутили и до сих пор возмущают многих.
Арендт пишет о немцах — «немецкое общество, состоявшее из восьмидесяти миллионов человек, так же было защищено от реальности и фактов теми же самыми средствами, тем же самообманом, ложью и глупостью, которые стали сутью его, Эйхмана, менталитета». Но так же беспощадна она и к самообману жертв и особенно к тем, кто — подобно части еврейской элиты — из «гуманных» или иных соображений поддерживал этот самообман в других.
Судя по аннотации, говорящей о «кровавой попытке тбилисских властей» и об «упорных попытках Запада “приватизировать” тему преступлений против человечности», издатели рассчитывали, что русское издание Арендт укрепит нашу защиту «от реальности и фактов», наш «самообман» и нашу «глупость». На эти расчеты можно было бы не обращать внимания (нам ведь важна книга, а не расчеты издателей), — если бы, рассчитывая превратить издание в своевременную идеологическую акцию, издатели не торопились и эта спешка не сказалась бы на качестве самого издания. Только так я могу объяснить его многочисленные странности.
В русском названии заглавие и подзаголовок почему-то поменялись местами.
Почему-то для перевода выбрано первое, 1963 года, издание книги, а не вышедшее в 1965 пересмотренное и дополненное «Постскриптумом» второе, которое с тех пор и переиздается — и является той классической книгой, которую читает весь мир.
Но главное — у перевода почему-то отсутствует редактор (указаны «главный редактор — Г. Павловский» и «ответственный за выпуск — Т. Раппопорт», но вычитка и сверка перевода в их функции явно не входила). Переводить Арендт (говорю по собственному опыту) — особенно не с ее родного немецкого, а с английского, на котором она часто выражалась неточно, — занятие медленное и непростое. А в отсутствие редактора перевод вышел не то чтобы плохой или даже неточный — а ненадежный. Дело не в том, что тут, как в любом переводе, есть ошибки (например, «радикальная разновидность» антисемитизма превращена в бессмысленный «радикальный ассортимент»), а в том, что эти ошибки искажают тон и мысль книги, искажают авторский голос. «Судьи, слишком хорошо помнящие об основах своей профессии», превращаются у переводчиков в «слишком совестливых для своей профессии» — и сама Арендт вдруг превращается в циника. Вместо «процесс начал превращаться в кровавое шоу», переводчики, путая буквальное и бранное значение слова «bloody», пишут «чертово шоу» — и жесткая оценка превращается в грубую брань.
Но главная тенденция переводческих искажений — банализация мысли Арендт. Поэтому «множественность», ключевое понятие политической философии Арендт, превращается в шаблонный и здесь бессмысленный «плюрализм мнений».
Арендт пишет: «На свете существует многое, что страшнее смерти, и эсэсовцы уж постарались, чтобы эти страшные вещи постоянно предстояли сознанию и воображению их жертв». А в русском переводе читаем: «эсэсовцы постарались, чтобы их узники испытали все вообразимые и невообразимые страдания».