В начале июля две тысячи энного года Анну Анатольевну Переговорову отправили в командировку в город Захудаловск. В Голозадове она уже была в прошлом году, а полгода назад посещала провинциальный Бухалов-Подстоломск. А три года назад рабочая необходимость занесла её в Лаптемщихлебаловск.
Фамилия Анны Анатольевны как нельзя более точно соответствовала роду её занятий. Как читатель уже заметил, ей особенно везло на занятные названия городов, в которых ей довелось побывать по служебным делам. У неё их набралась целая прелюбопытнейшая коллекция.
Анна сидела в купе поезда, подпирая рукой щёку. В её глазах мелькали отражения то берёзок, то рябинок, то кустов ракиты над рекой, а в уши лился надтреснутый баритон очень полной... дамы. Попутчица, кроме примечательного голоса и выдающейся фигуры, была обладательницей несметного запаса жизненных историй. В том, что это дама, а не мужчина, впрочем, сомневаться не приходилось.
— ...и тогда я ему говорю: «Убирай отсюда свой велик, ты мне все трусы уже порвал!»
— А он что? — из вежливости поинтересовалась Анна.
— А этот велосип*дор... — дама фыркнула, довольная только что изобретённым словечком, — так нахальненько пищит: «Ой, дамочка, простите, я думал, шо это чехол от танка!» Каков наглец, а?!
Через час Анна вышла из вагона, не зная, вздыхать ли ей с облегчением (дама-рассказчица ехала дальше, хотя, казалось бы — куда ещё?) или с обречённостью (перед её взглядом предстал типичный провинциальный Захудаловск). Не сделав определённого выбора, Анна от вздоха воздержалась.
После заселения в гостиницу Переговорова первым делом приняла душ. Перед тем как вставать под струи воды, она как человек бывалый и опытный надела каску. Предосторожность оправдалась: у душа отвалилась лейка и ударила по защищённой каской голове. Затем Анна отправилась побродить по улочкам. До начала переговоров у неё была в запасе пара часов. Как показывал опыт, культурных мест в таких городках... впрочем, культурными их можно было назвать с большой натяжкой. Условно-культурными, пожалуй.
Июльское пекло здесь было особенно сухим и горячим. Воздух — пыльный и раскалённый, асфальт плавился под лучами солнца. Длинные худые ноги Анны в стильных слипонах и бежевых узких брюках будто по огромной сковородке шагали. Под этой сковородкой полыхал поистине адский огонь, поджаривая людей заживо, а сверху лился такой поток солнечной энергии, что мозги запекались в черепной коробке. Поскольку этот орган Анне был ещё нужен для исполнения своих рабочих обязанностей, она нахлобучила на голову шляпу песчаного цвета с узкими полями и чёрной ленточкой вокруг тульи. Тёмные очки и белая рубашка с подвёрнутыми до локтя рукавами дополняли её изысканно-небрежный летний образ.
Анна старалась придерживаться теневой стороны улиц и идти под деревьями, но вскоре короткие волосы на её висках стали мокрыми, очки скользили на вспотевшей переносице, а по телу под рубашкой противно ползли капельки. Городок находился где-то в центре огромного материка, и от благословенного моря его отделяли несколько тысяч километров. В Гуглопедии было написано, что Захудаловск, наряду с Быдлищенском и Мухогадинском, когда-то служил местом ссылки. А в пятидесяти километрах от него располагался посёлок городского типа Бесперспективняк. Поля колхоза «Светлый путь в никуда» стояли заброшенными с восьмидесятых годов.
После тридцати минут прогулки Анна пожалела о своей затее. Не спасала даже вода, купленная в уличном киоске с холодильником. Сил не осталось, и она присела на обшарпанную скамеечку в тени давно отцветшей сирени.
Народ в Захудаловске был под стать названию — тоже какой-то невзрачный. Лица сплошь круглые, плоские, маловыразительные. Девушки разочаровывали. Плотно сбитые, коренастые, с носами-картошками, они уже в восемнадцать лет выглядели на сорок. Катится такой колобок с откормленными ляжками, внушительным бюстом и широкой спиной — издали ни дать ни взять мать семейства, и только вблизи видно молодую свежую кожу. Пальчики — этакие пухлые сосиски с перетяжками. Взгляд — тяжёлый, суровый, поступь — грузная. Эстетическое чувство Анны корчилось в агонии. Ей нравились стройные, изящные, лёгкие девушки.
— Это не лето, это крематорий какой-то, — пробормотала Анна, обмахиваясь шляпой.
Звенящий жар, не потревоженный ни единым дуновением ветерка, превращал её в шашлык. Листва сирени висела неподвижно. В гудящем черепе измученно проползла мысль: а может, обратно в номер? Вспомнив, что там нет кондиционера, Анна даже застонала.
Адское пекло. И вдруг...
Сначала повеяло прохладой — лёгкой и живительной, а потом послышалось: цок-цок, цок-цок... Этот волнующий сердце звук невозможно было спутать ни с чем. Устремившись к его источнику всем своим сваренным вкрутую нутром, Анна повернула голову.
Мимо проплывала (да, как каравелла по зелёным волнам), покачивая крутыми, округлыми бёдрами... девушка? Дама? Светлый сарафан с крупным рисунком наводил на мысли о цветнике в Эдемском саду, а фигура сама приглашала ладони повторить в воздухе её гитарообразные очертания. Нет, скорее, виолончель. От контрабаса незнакомку отделяли ещё где-то килограммов пятнадцать. Цоканье издавали её босоножки на каблуках, а волна удивительной прохлады пахла чем-то арбузно-свежим... Или дынным? А может, лимон с мятой? В такт каждому «цок-цок» за её спиной покачивалась светлая пепельно-русая коса модного объёмного плетения, а палящие лучи солнца принимал на себя кружевной зонтик — парасоль. Холодный оттенок волос, белый зонтик, белые босоножки, этот аромат фруктовой свежести — всё это превращало незнакомку в богиню прохлады. Этакий ходячий кондиционер с пухленькой фигуркой, не лишённой, впрочем, кокетливого изящества. В отличие от местных колобков, у неё была выраженная талия, а походка... Не вульгарно-вихляющая и кричаще-призывная, а сдержанно-чувственная, полная достоинства и осознанной женственности. Даже Анна, любительница дам размера S,оценила эту величавую, статную «эльку». Пышнотелая гражданочка не топала, как грузная бегемотиха, а грациозной лодочкой скользила по пышущей жаром глади асфальта, распространяя вокруг себя волшебное, освежающее веяние.
