Тусклый свет единственной лампочки скупо освещал каменный мешок. О, если бы камни могли говорить, они многое рассказали бы благодарному слушателю. Отполированные временем и человеческой кровью, впитавшие стоны и ужас невинных жертв, они и сами давно стали частью кошмаров, атрибутом боли, антуражем палача. Эль-Драгон усмехнулся. Невинные жертвы! Ни одна из дам, пользовавшихся его гостеприимством, не являлась невинной. Каждая была виновна в том, что обладала дьявольской красотой, сводившей с ума мужчин. Когда-то давно такая же хитрая расчётливая бестия довела его отца до самоубийства. И ещё мальчишкой он возненавидел женщин, особенно привлекательных. Теперь он был зрелым мужчиной, знавшим, чего хочет от жизни. А хотел он не так много. Сколько в этой камере было пролито напрасных слёз, сколько слов о пощаде потрачено впустую… Эль-Драгон не чувствовал ни жалости, ни сострадания. Он лишал своих узниц опоры, внутреннего стержня, превращал гордых красавиц в покорные игрушки, в куклы, и отдавал тем, кто мог достойно заплатить. Он делал рабынь в двадцать первом веке, как говорится, по образу и подобию… Да, бывали осечки. А у кого их не бывает? Некоторые куклы не выдерживали пыток и умирали от боли, другие сходили с ума… Те же, кто выживали, летели в бездну и растворялись в ней бесследно. Дальнейшая судьба игрушек Эль-Драгона не интересовала, пока он не увидел ЕЁ. Гордая испанка. Палач выкупил её контракт у клуба лично для себя. Цена женщины превысила долг её отца в тысячу раз. Но это никак не отразилось на сроках рабства. Ровно год Эль-Дргон мог наслаждаться прекрасным телом и упрямством, граничившим с глупостью. Будь она немного умнее, давно сдалась бы, покорилась. Кто знает, может, и он смог сделать некоторые поблажки. Но карие глаза пылали яростным огнём, разжигая в нём всё более и более изощрённые фантазии. Эль — Драгон жалел лишь об одном. Ровно через год испанку предстояло вернуть родственникам живой и невредимой. Контролировать себя было трудно, но он старался. Старался, как мог.
— Она без сознания, хозяин? ― мужчина в маске и кожаном фартуке наблюдал, как серебряная чаша на каменном полу наполнялась кровью.
Палач подошёл вплотную к пленнице и провёл языком по зияющей ране на шее.
— Сладкая, какая же ты сладкая!
Женщина, висевшая на цепях, с трудом приподняла голову и впилась в садиста чёрными, как ночь, глазами. Эти глаза прожгли мужчину насквозь, заставили пропустить вдох. Подняв серебряную чашу, он вылил кровь на затылок несчастной.
— Остынь.
Вязкая жидкость пропитала густые тёмные волосы и струйкой потекла к груди.
Палач склонился над жертвой, облизал сосок и сильно прикусил его.
— Не знаю, что я буду делать через девять месяцев, когда договор истечёт…
— Пусть это не заботит тебя, Эль-Драгон. Получив свободу, я тут же убью тебя!
В огромной полутёмной камере послышался дьявольский смех.
…В комнате было холодно. Мужчина подошёл к дрожавшей женщине и прикоснулся к тонкой руке. Он всё ещё любил её, свою строптивую испанку.
― Эмма!
Женщина дёрнулась и отошла в дальний угол.
― Нет. Я никуда не поеду. Мой дом тут, в Англии. Я порвала со своей семьёй и не собираюсь отвечать за грехи отца.
― Ты часть клана, дорогая, хочешь того или нет. Долг Хулио лежит на тебе. Я обязан вернуть мою маленькую жемчужину в Валенсию.
― Если ты немедленно не уберёшься, я вызову полицию.
― Дело твоё. Но подумай о дочери. Ты же не хочешь, чтобы она расплачивалась вместо тебя?
Женщина завыла, как раненый зверь, и закрыла лицо руками.
― Год! Целый год! Не уверена, что выдержу всё это.
― Выдержись, ты сильная.
Гордо подняв голову, испанка вышла из комнаты, даже не заметив, что под столом сидела маленькая девочка, сжимавшая в руках фарфоровую куклу…
― Мисс Коуэл! В Вашей комнате опять беспорядок. Вы плохо справились с уборкой и будете наказаны.
Девочка стояла перед классной дамой, кусая губы. Сквозь пелену слёз она наблюдала, как в руках женщины появился тонкий прут.
― Но, мисс Болтон! Я сделала всё, как смогла. Я очень старалась.
Глаза надзирательницы сузились.
― Спорить надумала, маленькая сучка? Руки на стол!
Девочка обречённо опустила ладони на полированную поверхность. Звонкий свист розги, и на нежной коже появились багровые следы. «Только бы не закричать! Мисс Болтон от этого звереет!»
― А теперь в карцер, на сутки…
…Темнота поглотила её сознание. Она уже не чувствовала ни страха, ни стыда. Некогда прелестное платье превратилось в лохмотья. Сегодня её пытали сразу трое мужчин. Три месяца беспросветной боли. Девушка прогнала мысли о смерти. Она слишком любила жизнь. Главное ― не сойти с ума…
Холодно. Я проснулась от собственного крика. Кошмары вернулись. С сожалением покинув продавленный диван, я подошла к электрическому камину и включила его на полную мощность. Языки пламени тут же заиграли красными и оранжевыми огоньками, и даже лёгкий дымок казался живым, настоящим. Дрожь не проходила. Я придвинула кресло к источнику тепла и свернулась калачиком, периодически поглядывая на телефон, который молчал вторые сутки.
Я не была в этом доме много лет. Он обветшал без присмотра, потерял былой лоск и величие. Он лишился души так же, как и я. От нас остались только обёртки, фантики, осколки, которые уже нельзя было склеить.
