Орасио Кирога
Анаконда
I
Десять вечера; душно и жарко. Пасмурный воздух висит над сельвой - ни дуновения. Угольное небо прогрохочет время от времени, надтреснутое молнией от края и до края горизонта, но свистящий ливень Юга еще не близок.
По заросшей тропе, в белоцветье испанского дрока, движется Копьеголовая, лениво и медленно, как все Гадюковые. Это красавица змея, длиной в полтора метра, и черные зубцы на ее боках уложены аккуратно, пилочкой, - чешуя в чешую. Она продвигается, осторожно ощупывая землю перед собою языком, который всем ее родичам служит не хуже, чем нам пальцы. Она охотится...
Приблизясь к месту, где одна тропа встречается с другой, она задержалась, долго и старательно сворачивая свое тело, еще минутку подвигалась, приноравливаясь, и, опустив голову на свои кольца, прижалась к ним подбородком и стала ждать.
Минута, за ней другая, третья... она прождала пять часов. И в начале шестого часа оставалась все так же недвижна. Дурная ночь! Уж скоро вспыхнет рассвет, и она собралась было в обратный путь, но внезапно передумала... На свинцовом небе востока вырезалась гигантская тень.
"Приблизиться бы к Дому, - сказала сама себе Копьеголовая. - Уж сколько дней слышу шум какой-то... Тут осторожность нужна..."
И направилась к гигантской тени - с осторожностью. Дом, чья близость смутила Копьеголовую, представлял собою старинное одноэтажное строение, обнесенное галереей и выбеленное. Вокруг возвышались два-три небольших барака. Дом пустовал, казалось, извечно... А сейчас вырывались из него какие-то странные шумы, удары чем-то железным... и вроде бы лошадиное ржание - в общем, то, что за версту выдавало пришествие Человека. Вот незадача... Беда...
Но необходимо, однако, лично убедиться... И Копьеголовой привелось убедиться много раньше, чем хотелось бы самой.
Непреложный звук донесся до ее ушей: дверь отворилась. Змея вздернула голову и, покуда вглядывалась в холодный рыжий проблеск на горизонте, предвещающий рассвет, заметила узкую тень, высокую и плотную, которая надвигалась на нее. Услышала она и шум шагов - удары крепкие, ровные, такие невыносимо чуждые, которые, тоже за версту, предупреждали о приближении врага.
"Человек!" - задрожала Копьеголовая.
И, быстрая, как молния, свернулась и напряглась, ожидая.
И вот уже тень надвинулась на нее. Огромная стопа тяжело упала возле, и змея, во всем неистовстве броска, могущего стоить ей жизни, метнула голову в то, что рядом, и резко вобрала назад, вернувшись в прежнее положение.
Человек остановился: он почувствовал, что об его высокие сапоги словно ударилось что-то. Оглядел, даже не ступив ни шагу, густые дикие травы вокруг, но не заметил ничего во тьме, едва пробиваемой зыбким рождением дня, и продолжал свой путь.
Но Копьеголовая поняла, что Дом начинает, на сей раз реально и неопровержимо, Человечью жизнь. И она печально заскользила назад, в свою нору, унося с собой убежденность в том, что этот ночной случай явился не чем иным, как началом трагедии, которая в скором времени развернется в ее родных местах.
II
Назавтра, едва пробудившись, Копьеголовая задумалась об опасности, грозящей из-за близости Человека ее обширному Семейству. Человек и Гибель извечно составляют одно для всего Племени Животного. А для Змеиного ужас катастрофы несут с собой два издавна знакомых чудища: острый тесак, снующий повсюду, ворошащий само чрево леса, и огонь, вмиг поглощающий целую чащобу, а с нею - самые сокровенные норы.
Нужно было предотвратить беду. Копьеголовая дождалась темноты, чтоб начать свои действия. Без особого труда нашла двух сообщниц, сразу же и забивших тревогу. Она же, в свою очередь, сумела побывать в целом ряде мест - тех, какие сочла самыми подходящими для нужных встреч, и так в этом преуспела, что уже к двум часам пополуночи Змеиное Сборище если и недосчитывалось еще кого-то, во всяком случае, было представлено числом родов и видов достаточным, чтоб обдумать, как быть дальше.
Внизу каменистого откоса, метров в пять вышины, в самой что ни на есть чащобе, была одна пещера, полускрытая густым папоротником, почти загородившим вход. Она давно уж служила логовом Лютой - гремучей змее, древнейшей из всех старух, хвост которой насчитывал целых тридцать две гремушки. Длина ее, правда, составляла всего метр сорок, зато толста она была, как бутыль. Превосходный экземпляр: вся в желтых ромбах, мощная, выносливая, могущая хоть семь часов провести в одном месте в виду врага, всегда готовая метко направить свои клыки с каналом внутри, которые, как известно, хоть и не более крупны, но более хитроумно устроены, чем у других ядовитых змей.
Пещера была глуха и мрачна, и вот именно там, в предвидении грядущей опасности и под началом упомянутой гремучей змеи, и собрался Совет Змей. Прибыли на него, кроме Копьеголовой и Лютой, и другие их родичи, живущие в том краю. Была тут малютка Лисичка, самая балованная из всего Семейства, с острым рыльцем и огненно-рыжей полосой по обоим бокам. Рядом другая растянулась в ленивой неге, словно и не думала выставлять напоказ великолепные кофейно-белые извивы на фоне длинных густо-розовых полос своей спины, - стройная Нейвид, названная так в честь естествоиспытателя, описавшего этот образчик несравненной красоты. Явилась и Крестоноска, смелая, мощная, не уступающая самой Нейвид в красоте рисунка. За нею - Свирепая, чье прозвание не требует пояснений; и последней - Златозарная, застенчиво сокрыв в самой глубине пещеры свои сто семьдесят сантиметров черного бархата, косо пересеченные сверкающими золотыми лентами.
