Станция была чистенькая, аккуратненькая, словно какая- то ненастоящая. Поезд свистнул и покатил дальше. Молодой человек огляделся. На маленькой площади было безлюдно, только возле киоска курил дед в грязноватой телогрейке и бесформенной кепке. Приезжий подошел к нему.
— Не скажете, где тут автобус останавливается?
— Авто-о-о-бус, — протянул дед. — А зачем тебе автобус-то, милок?
— Как зачем? — не понял тот. — Ехать мне надо, в село Михайловское.
— В Михайловское, ишь ты, — удивленно присвистнул дед, — А нету автобуса, и нескоро будет, только к завтрему, а то и к понедельнику. Вишь, объява висит, читай.
Действительно, на столбе, возле остановки, был наклеен листок, На нем корявыми печатными буквами было написано, что в связи с тем, что брат у шофера женится, автобусные рейсы отменяются на неопределенное время. Приезжий огорченно чертыхнулся.
— Слышь, милок, а тебе туда зачем надо-то, а? — Словоохотливый дед дернул его за рукав. — В гости к кому или...?
— Да нет, не в гости. Диссертацию я пишу, вот и решил приехать, материал собрать...
— Ишь ты, дисреста-а-а- цию, — протянул дед. — И об чем же, ежели не секрет, а?
— Да нет, не секрет, диссертация у меня о ликантропии и обо всем, что с ней связано.
— Об че-е-ем? — Глаза деда расширились до чрезвычайности. — Это что ж за зверь такой? Что-то вроде обезьян больших, которые в горах живут? Так у нас и гор-то нету, одна только Мохнатая горка, да и та курям на смех!
— Нет, ликантропия — это не об обезьянах, а об оборотнях. Ну, о тех, кто превращается в волка или в какого другого зверя, или, вернее, им просто кажется, а на самом деле... — Парень махнул рукой. — Вообще-то это фольклор называется, вот я и изучаю сказки, легенды. В жизни-то оборотней не существует.
Дед доверчиво покивал головой и спросил:
— Слышь, мил человек, а скажи мне, волосы у тебя свои али крашеные чем? Уж больно чудные!
Волосы были его гордостью. От природы белые и кудрявые, они не слушались расчески и, что бы он с ними ни делал, продолжали стоять «копна копной» — так говорила его мама.
Ответил ему, мол, волосы свои, не крашеные, а природные.
— Ишь ты! — восхитился дед. — А багаж-то твой где, с чем приехал-то?
— Да багаж мой вот, только рюкзак да и все.
— Ну ладно, студент, стой тут, я сейчас за лошадкой схожу, и поедем, отвезу я тебя, куда надобно, а то, глянь, уж вечер скоро. Сколь ты мне заплатишь-то за труды мои? Рублев полста отвалишь, а? Ехать-то надо, а, студент?
— Ладно, — согласился тот. — Полста так полста.
Из городка выехали довольно быстро. Дома остались позади, пошли домишки. Дорога была гладкая, хорошая, но скоро асфальт кончился и телегу начало трясш. Дед чмокал и подергивал вожжи. Закатное солнце отражалось в его глазах каким-то красноватым отблеском.
— Ну вот, — протянул дед, щелкнул вожжами, и лошадка, фыркнув, свернула с дороги в рощу. — Тут мы срежем, так ближе километров на пять, да и поторопиться нам не мешает, солнце-то уже вон как сильно село, а нам до ночи надо обязательно успеть...
Теперь телега ехала по узкой лесной просеке. Солнца за верхушками деревьев уже почти не было видно. В сумерках стало прохладнее. Вокруг было тихо. Очень тихо. Даже птицы не свистели.
— Та-то дорога ровнее, — объяснил дед, — но потом она все равно сворачивает и идет по оврагу, который у нас, у местных, пользуется дурной славой.
— Какой такой «дурной славой»? — оживился пассажир.
Дед помялся, словно не хотел отвечать, потом вроде как решился:
— Да волки, должно быть, тут шалят... В общем, были кое-какие дела, и все в том овраге. Понял?
Тот покивал:
— Ага, волки, значит... Кстати, а почему вы так заинтересовались тем, чем я занимаюсь? Вы вообще-то об оборотнях что-нибудь слышали? Ведь рассказывают же у вас в деревнях о них?
Дед помолчал, потом, закурив папироску, процедил:
— У нас в деревнях о таких вещах помалкивают, а то всякое может случиться...
Лошадка запрядала ушами и тихонько заржала. Дед мгновенно выпрямился, оглянулся назад. Откуда-то оттуда, издалека, несся тоскливый вой.
— А, ч-черт, — выругался дед, — приплыли! Теперь держись, паря, если жизнь дорога! — Он со всего маху хлестнул вожжами по боку лошади, та заржала и рванула вперед.
— Что, что случилось-то? — заорал студент, хватаясь за борта телеги. — Что вы так погнали?
— Вой слышал? Вот то-то и оно! Волки! Обложили нас, заразы! Теперь вот только на лошадку мою надежда, да на ружье. Возьми там, под соломой, обтряхни ружьишко-то и вожжи держи, я проверю.
Под соломой действительно оказался сверток. Обтерев двустволку как мог, тряпкой, студент протянул ее деду.
— Держи вожжи, только сильно не натягивай!
Дед обернулся, глядя, как бы половчее передать пассажиру вожжи, тот схватился за них, да видно, чересчур сильно натянул. Дальше все произошло быстро. Видно, и впрямь испугавшись натянутых вожжей, лошадь заржала и резко встала на дыбы. Телега завалилась набок, выкинув на дорогу своих пассажиров.
Перекатившись через голову, студент полуослепший от пыли, попытался встать на ноги и тут же услыхал истошный крик деда:
