Нина Горланова
Афророссиянка
Рассказ
Как мы ее знаем? А рядом живем. То есть сначала мы знали ее маму - по естественному праву соседства и молодости, а мама знала не только нас, но и африканцев, которых империя щедро зазывала учиться в Москву (уж потом-то они подорвут буржуйский строй в своих нехороших странах, мечтала она, то есть империя). Но один из них не удержался и подорвал для начала девственность нашей соседки, в то время - простой лимитчицы. И вот прилетела она из Москвы, выметала, как икру, афророссиянку, бросила ее на руки своей матери и улетела в Феодосию, где, по слухам, были какие-то лагеря по подготовке революционеров из стран третьего мира, как бы сейчас сказали: менеджеров по продвижению коммунизма. Было это все в году так семьдесят четвертом-пятом, точно не вспомнить.
Мы-то себе объясняли так, почему все звали девочку-мулатку Нюрой: очень уж хотелось родне, чтобы у этой курчавой и шоколадного цвета новорожденной было что-то предельно русское. Неизвестно, как к этому отнесся африканский клан, да и знал ли он, как далеко зашвырнуто их семя в ужасные ледяные широты. А уральский клан уже тогда начал ее доставать, с пеленок:
- Головешечка ты наша! Ну, ничего, чумазик родной, у Пушкина тоже предки были сплошные негры!
Пушкин жужжал в ее ушах везде: в детсаду, на улице, в санатории, где ее лечили из-за неприспособленных к северу легких.
Когда наша старшая дочь, как всегда, с таинственным видом ("Вот кого я опять на улице выловила!") привела Нюру к нам в дом, мы добавили свою каплю яда: мол, только что говорили об Александре Сергеиче! Как это получилось, что он рос полным и рыхлым, да еще мать его не любила, но случилось чудо сделался вечным любимцем нации!
"Только не моим!" - читалось в Нюрином ненавистном взгляде. Было ей тогда лет семь или восемь. Узнав от нас, что Пушкин учился безобразно, она резко усилила успеваемость и закончила школу чуть ли не с серебряной медалью.
Мы как-то смутно знали от дочери, когда у Нюры произошла эта встреча с Кириллом. В общем, она стала классным руководителем (преподавала пение), а он, кажется, пришел за документами, чтобы перевести дочь в элитную школу. При виде Нюры у него все части лица поехали и встали на новые места. А брови! У каждой брови свой замысел был... Но тут дочь что-то не договорила и куда-то помчалась, оставив нам в завершение только две фразы из той встречи.
Кирилл: "Люблю красивых женщин".
Нюра: "А вы оригинал! Все ведь их не любят..."
Нет, не так. Кажется, она сказала: "Однако вы оригинальны".
В общем, для кого-то Кирилл был бы подпорченный, потому что женатый, а для Нюры - в самый раз. Ее бабушка родила от женатого.
- А уж про маму и говорить нечего: она меня вообще от троеженца зачала! - говорила она нашим дочерям как-то к слову.
К этому времени Нюра к Пушкину уже была без претензий, но тут-то он ей и подгадил! Самому трахаться было можно сколько угодно, а ей - в день его, Александра Сергеича, двухсотого рождения... не позволил. Кирилл сказал: жена часа на три застрянет возле курчавого памятника со своим классом, разинув рот (она вела кружок художественного чтения). Что там Пушкин писал: "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем"? Ну ты не дорожи, а нам не мешай. Но все же Кирилл вышел из гаража посмотреть. И чуть не в гневные объятия жены! Он сразу как бы судорожным движением захлопнул дверь гаража и застонал:
- Оля! Мне так плохо... сердце! Как хорошо, что ты... рано освободилась. Наверно, "Скорую"... да-да! Вызови.
- А я хотела картошки набрать,- продолжала играть роль невинной хозяйки Оля (она была артистка ТЮЗа вообще-то).
Какой картошки! Ее дома навалом. Кирилл лично вчера принес два ведра теща сказала, что даст своей бедной подруге, как будто бы в долг, а на самом деле навсегда, чтобы подруга не смущалась... Но подруга все-таки не взяла ничего.
Спасибо, Нюре пришел на помощь страх: он выдул из нее остатки желания. Она даже не помнила, как по лестнице сверзилась в подпол и захлопнула тщательно обитую ледерином крышку. Овощи, конечно, были не против такого соседства и тут же предложили ей свой основательный, задумчивый запах.
Нюра сначала замерзла, а потом всем слухом переселилась наружу и поняла, что там никого нет. Она вылезла, постояла в темноте перед закрытой дверью гаража и, трясясь, ее ощупала. Она так и не смогла понять, что с замком нужно сделать.
Становилось все холоднее и холоднее. "Ведь июнь,- ужаснулась Нюра,проклятая негритянская наследственность! Все ей подавай знойный климат, знойных мужиков. Если он меня только утром выпустит и если я до утра доживу, убью его закоченевшими руками! И зачем эти мужики нужны, если разобраться? Что мне эта золотая цепочка, которую Кирилл подарил?"
Она вся устремилась вверх - прямо зыбкий столб над ней стоял, как над печкой, и все картины обещаний шли по этому столбу, сбитые связками слов:
- ...обещаю... никогда больше!.. если выберусь отсюда до ночи!.. Ой, не надо больше, не надо...
И тут обратный поток картин принес ей сцену. На днях Кирилл увидел новый замок в ее квартирной двери и сказал: "Такой же, как у меня в гараже".
