«Вы нам обещали десять, по пять тысяч долларов за штуку. А теперь предлагаете только восемь, по шесть тысяч. Выходит, почти за ту же цену мы получаем на две меньше! Вы нарушили свое слово!»
Возмущенный голос яростно метался под высоким потолком склада. Человеку, которому он принадлежал, было, наверное, лет пятьдесят. Массивное лицо, очень коротко остриженные волосы, густая борода, просторная рубаха поверх бесформенных штанов и длинный черноватый плащ, ниспадающий до грубых солдатских башмаков прежней советской армии.
На урду он изъяснялся свободно, но с более гортанным выговором, чем уроженцы Пакистана.
Он призвал в свидетели маленькую группу своих соратников, стоявших напротив продавцов спорного товара — ракет «земля — воздух» SA-7, одна из которых была уже распакована и лежала меж блоков из полистирена: темно-зеленый цилиндр длиной с руку и едва ли толще. Семь остальных еще покоились в заколоченных ящиках с этикетками на русском, английском и урду у ног десяти разновозрастных, но одинаково одетых человек. Все были в просторном и темном.
Неоновые трубки заливали помещение призрачным светом, искажающим все цвета.
Воздух сотряс гудок отплывающего парохода. Через приоткрытую дверь склада донесся металлический скрежет и грохот. Дрогнула земля: мимо по рельсам прокатилась вагонетка, которую с уханьем и гиканьем толкали два человека. Влажный теплый ветер обрушил на склад волну запахов с набережной Карачи: гниющей воды, отработанного машинного масла, мазута, рыбы — и скрипнул створкой незапертой двери.
Десять часов вечера: мультимиллионеры из роскошного восточного предместья Клифтон сидят за столом в своих покоях с кондиционированным воздухом. Лакомятся, например, заливным из цыпленка с соусом карри, шедевром повара с жалованьем министра (правда, без учета взяток), потягивая «Пулиньи-монтарше» и обмениваясь самыми свежими впечатлениями о Лондоне или Нью-Йорке, а также сплетнями о последних подвигах Имрат Хана. И все это под «Мустт-Мустт» — классику наиярчайшей звезды, Нусрат Фатех Али Хана, величайшего (и наитолстейшего) тенора мира.
В кинотеатрах на Сарвар-Шахид-роуд или Зебун-Низа-стрит элегантная и, как всегда, недовольная молодежь уже поглощена сладковато-приторными приключениями героев очередного болливудского[1] фильма. И парни, и девушки закончат вечер в ночном клубе.
Иметь в Карачи двадцать лет и богатых родителей!
Город окутывал рыжий туман, порожденный самым естественным образом испарениями двенадцати миллионов живых существ — не считая крыс, по одной на жителя, — и субтропической жарой, искрящейся веселыми неоновыми огнями между небоскребами, зданием «Метрополитен-отеля & Фо Сизенс» и викторианскими массами Карачи-девелопмент-билдинг.
Какой-то человек в простонародной одежде — длинной рубахе с широкими рукавами, в сандалиях на босу ногу и в когда-то белой шапочке — заглянул снаружи на склад. Никто не обратил на него внимания. Город кишел нищими, пролезавшими повсюду даже ночью в надежде на подачку к ужину.
— Садык, — ответил вожак продавцов своему недовольному покупателю, — ты же сам знаешь, что мы всего лишь посредники. Не мы устанавливаем цены. С нас запросили шесть тысяч долларов, вот я и передаю их требования.
— Я знаю также, Мурад, что свои пятьсот долларов комиссионных ты берешь с цены. На десяти ракетах ты заработал бы пять тысяч. На восьми заработаешь четыре восемьсот. Видимо, для тебя это почти не составляет разницы.
— Я ведь должен платить своим людям. И за доставку. И еще тем, другим, про которых ты знаешь. SA-7 не простое оружие. Если бы ты заказал АК-47 — никаких проблем. Но ракеты, про которые каждый знает, что они для сбивания самолетов… По нынешним временам это очень ходкий товар.
Садык сделал шаг вперед.
— Мурад, это же не холодильники. И не вентиляторы. Это священное оружие для наших братьев. Для ислама! Ты не можешь вести себя как простой купец. Иначе будешь отступником! Нарушителем долга! Мы не богаты. У нас каждый доллар на счету.
Услышав обвинение в отступничестве, одно из самых позорных для мусульманина, Мурад вздрогнул. Его люди нахмурились и вытянули шеи. С губ уже готовы были сорваться гневные речи. Один из них воскликнул:
— Ты нас всех оскорбляешь!
— Да, всех, потому что он вам платит! Вы все отправитесь в ад!
Один из обиженных выступил вперед.
— Возьми свои слова назад.
— Ничего я назад не возьму.
Человек схватил Садыка за грудки. Тот сунул руку в карман. Раздались крики. Блеснуло лезвие ножа.
Тогда незнакомец, все это время наблюдавший за сценой, приблизился.
— Терпение! — крикнул он.
Стычка на мгновение прервалась. Все уставились на непрошеного гостя. Лет сорок, темная борода и проницательный взгляд.
— «Терпение — благо!» — повторил незнакомец.
Он произнес это по-арабски: «Еl sabr taïeb». Слова самого пророка требовали уважения, пусть хоть на миг.
— Ты кто такой? — сердито спросил Мурад. — Чего тебе тут надо? Вышвырните его прочь!
Двое из его людей схватили чужака за руки. Но любопытство оказалось сильнее. Что он хотел сказать своим «терпением»?
— Для чего это оружие? — спросил тот, кивнув на ящики.
