Зыбучий песок - [47]

– Позволь понять твои слова, как комплимент собственной проницательности. Но догадаться на самом деле не трудно. Последнее время ты больше ни о чем не думашшь.

Пол стряхнул с сигареты пепел.

– Наверно, так и есть: Ну, если тебе действительно интересно:

– Ты сказал, что я подал тебе идею. А я привык интересоваться судьбой своего потомства.

«Мог бы подобрать другую метафору.» Пола передернуло, но он сумел это скрыть.

– Приблизительно так. Хотя Арчин уже понимает и даже говорит по-английски почти свободно, она по-прежнему отказывается сообщить хоть что-нибудь о себе. Возможно она на самом деле не в состоянии это сделать – амнезия, другими словами – или боится сказать что-нибудь не то, потому что не просто находится в чужой стране, но еще и в окружении душевнобольных, и у нее нет критерия, что считать правильным. Я подумал, что стоит попробовать поместить ее в относительно знакомую обстановку и заставить ее сознание работать так, как оно привыкло.

– Разумно, – согласился Мирза. – И как ты это устроил?

– Когда она здесь только появилась, я записал на пленку ее речь – просто несколько минут звучания родного языка; филфак университета недавно прислал пленку назад – они окончательно отказались от затеи выяснить, что это за язык. Я спрятал магнитофон и без предупреждения включил запись. Это ее потрясло, и я подумал: что-нибудь может получиться, – но она почти сразу догадалась и рассердилась так, словно это был самый страшный обман в ее жизни. Потом я попросил ее нарисовать что-нибудь из тех мест, откуда она появилась, или спеть какую-нибудь песню – та музыка, которую она слышит по радио, ей явно непривычна – но пока ничего не получается. Хотя, наверно, еще рано сдаваться.

Мирза потянулся вперед, чтобы стряхнуть пепел.

– Кремень, а не характер. В любом случае, желаю удачи. Она симпатичная девочка, и было бы очень жаль продержать ее в Ченте до конца жизни: Кстати, ты собираешься это открывать? – спросил он, стукнув пальцами по пакету.

Пол бросил на него подозрительный взгляд.

– Уж не твой ли это сюрприз?

– Вот те крест, – усмехнулся Мирза, – я просто не в меру любопытен.

– Ради бога.

Пожав плечами, Пол разрезал веревки, потом разорвал верхний слой оберточной бумаги и гофрированного картона. Под ними оказался деревянный ящик.

– Понятно, почему она такая тяжелая, – прокомментировал Мирза.

Крышка коробки была привязана, а не забита гвоздями, поэтому открылась легко.

Под ней, почти полностью зарытые в стружку и обрывки бумаги, лежали часы.

«Что за чертовщина…»

Он вытащил их. Часы были примерно полтора фута высотой. Циферблат располагался на пьедестале из темного полированного дерева с латунными колоннами по углам. И это все, что в них было нормального, – остальное выглядело гигантской шуткой чьего-то больного ума. Рядом с пьедесталом возвышалась блестящая латунная фигура Отца Времени: его голый череп ухмылялся из-под ниспадавшего капюшона, одна костлявая рука сжимала песочные часы, другая – косу. Доставая часы из коробки, Пол, видимо, пробудил к жизни оставшуюся в пружине энергию, и коса начала раскачиваться взад-вперед в такт с ходом.

Вдоль основания сооружения была выгравирована надпись: Среди жизни – смерть.

– Невероятно! – воскликнул Мирза, наклоняясь вперед, чтобы получше рассмотреть надпись. – Жаль, что мне не шлют такие подарки.

– Можешь забрать его себе, – пробормотал Пол, – мерзость какая-то.

– Ох, перестань! – сказал Мирза. Коса остановила свое качание, и он осторожно потрогал ее, словно проверяя остроту лезвия. – Гротеск, да, но роскошный, тем не менее. Он кого они?

– Понятия не имею.

Мирза пододвинул коробку и принялся рыться в стружках.

– Должна быть записка. Ага, вот она. И ключ от часов заодно.

Он протянул Полу сложенный вдвое листок бледно-розовой бумаги с написанными на нем несколькими строками. Пол с содроганием прочел:

«Когда я увидел эти часы, я сразу вспомнил о тебе и подумал, что так и не выразил как следует свою благодарность. Надеюсь, они дошли в целости и сохранности. Я звонил позавчера в больницу, но они не говорят, где ты. С наилучшими пожеланиями – Морис.» «Нет! Только не это!» – Завод на восемь дней, судя по тому, что написано на циферблате, – удовлетворенно доложил Мирза, закрывая стекло часов. Коса возобновила свое безумное движение.

– Замолчи, – сказал Пол.

Мирза отпрянул.

– Прости, – вымолвил он наконец. – Я думал, это просто шутка. Что случилось?

Пол смял сигарету в пепельнице.

– Это прислал человек, которого я надеялся никогда больше не видеть и не слышать, – его зовут Морис Дукинс. Один из моих первых пациентов.

Посещал терапевтическую группу, которую я вел. Классический маниакально-депрессивный психоз, прогноз: гм: неопределенный. У него образовалась совершенно фантастическая сублимация, он зафиксировался на мне, и это стало абсолютно невыносимо.

– Гомосексуализм?

– Как у знаменитого мускатного ореха. Только отягощенный комплексом вины. Его не тянуло к тем, кто мог ответить ему взаимностью – только тогда, когда у него не было никаких шансов.

– Бедняга, – сочувственно проговорил Мирза. – Чем же все кончилось?

– Я старался не обращать внимания, и он показывал неплохие результаты.