Зыбучие пески. Книга 2 - [40]

Пришлось согласиться. Свою задачу я выполнила, хотя, возможно, и не так успешно, как хотелось бы. Но мне есть что рассказать Годфри.

Выйдя из музея, мы в кэбе поехали в отель Брауна; по дороге девочки весело болтали о том, что они будут есть и какую материю выберут.

Когда мы выходили из кэба, то услышали, как мальчишки-газетчики громко кричат: «“Джентельмен” Террол пойман! Маньяк обезврежен»!

— Ведь это же о нашем “Джентльмене” Терроле, — сказала Алиса.

— Что ты имеешь в виду под словом наш? — резко спросила миссис Линкрофт.

— Мы говорили о нем, мама. И решили, что он немножко похож на мистера Уилмота.

— А с чего бы это?

— Потому что он — джентльмен. Мы решили, что он должен быть внешне точно как мистер Уилмот, правда, Аллегра?

Аллегра кивнула.

— Вам не следует думать о подобных вещах, — голос миссис Линкрофт был необычно суров, и Алиса покорно умолкла.

Никто из них не говорил о мозаиках. И, что еще более утешало меня, не заметно, что они слышали тот мой разговор около музея. Моя уверенность стала постепенно возвращаться, а к тому времени, когда мы купили материю и были готовы ехать домой, я вовсе решила, что тайна моя сохранена.

Годфри очень взволновало мое открытие в музее.

— Уверен, в этом заключается разгадка тайны, — заявил он.

Мы проходили мимо трех ванн, и он остановился еще раз присмотреться к мозаике, будто был уверен, что чем дольше на нее смотрит, тем быстрее обнаружит скрытый в рисунках смысл.

— Неужели вы полагаете, что они не обнаружили бы ответ, лежи он на поверхности? — спросила я.

— Кто, археологи? Им могло просто не прийти в голову. Но я чувствую, что смысл в этих рисунках есть.

— И как вы намерены действовать? Отправиться в Британский музей, а затем выложить полиции свои смутные предположения?

— Там, скорее, посмеются надо мной.

— Хотите сказать, посмеются тому, что сами не обнаружили этого раньше? Ваш вариант завистливого археолога, конечно, забавен, но ни на йоту не приближает к решению загадки исчезновения Ромы.

Я услышала легкое предупреждающее покашливание и, обернувшись, увидела идущих к нам девочек.

— Мы решили посмотреть мозаики, — объявила Алиса. — Мы их видели в музее, миссис Верлен показывала.

— Мне понравилась та, где только одна голова видна, — сказала Аллегра. — Как будто человеку голову отрубили и положили на землю. Она самая ужасная.

— А мне от нее прямо дурно делается, — заметила Алиса.

Годфри выпрямился и стал внимательно всматриваться в море.

Я поняла, что он хочет переменить тему разговора, потому что он неожиданно произнес:

— Какое море ясное и спокойное. Говорят, это к дождю.

— Совершенно верно, — подтвердила Алиса. — Когда на Гудвинах видны мачты, это, как правило, к дождю.

Годфри даже затаил дыхание; он, казалось, забыл о девочках.

— Меня только что осенило, — пробормотал он. — Эти мозаики… на них ведь изображено, как человека хоронят заживо.

— Вы хотите сказать, как человек тонет в зыбучих песках?

Годфри воодушевился.

— Наверное, это что-то вроде предостережения. Приговоренного отводили в Гудвины, где его медленно поглощали пески.

— Вряд ли это было возможно. В те времена здесь, наверное, и песков-то таких не существовало.

— Не думаю. Но могли быть другие.

— Где же?

— Да где угодно, — он неопределенно махнул рукой. — Только теперь я уверен: на рисунках изображена казнь песками.

— Мне это кажется… ужасным, — произнесла Сильвия, содрогнувшись. — Только представьте себе, что вас…

Годфри от восторга даже покачивался на каблуках. Я еще никогда не видела его таким возбужденным.

— Сильвия, не будь ребенком, — с упреком сказала Аллегра.

— Не следует заставлять мисс Клент ждать, — сказала Алиса и тут же пояснила мне: — Мисс Клент хочет сегодня же раскроить нам платья.

— Ах, Боже мой, — вздохнула Аллегра. — Как жаль, что я взяла этот лилово-малиновый цвет. Яркое бордо было бы куда лучше.

— Я же тебе говорила, — мягко упрекнула ее Алиса. — Но в любом случае, не стоит задерживать мисс Клент.

И они убежали, оставив нас с Годфри обсуждать его последние выводы относительно мозаик.

— Алиса написала рассказ о мозаике, — объявила Аллегра. — По-настоящему хороший.

— Ну что ж, весьма похвально, — сказала я. — Хотя бы этот ты должна показать мне, Алиса.

— Пока я им не удовлетворена.

— Но Сильвии и Аллегре ты его уже прочла.

— Потому что проверяла на них, какое он производит впечатление. И, потом, они же еще дети… А взрослые более критически отнесутся к моим сочинениям, правда?

— Почему ты так решила?

— А разве не так? У них гораздо больше жизненного опыта, а нам еще так многому надо учиться.

— Значит, ты не покажешь мне этот рассказ?

— Ну почему же, покажу… когда-нибудь… когда буду им совсем довольна.

— Он о человеке в зыбучих песках, — сказала Аллегра.

Алиса вздохнула и осуждающе взглянула на Аллегру, которая только сердито повела плечами.

— Я думала, ты им гордишься, — сказала она.

Алиса сделала вид, что не слышит, и обратилась ко мне.

— Он о римлянах, — начала она. — Если кто-то совершил проступок, его бросали в зыбучие пески, которые медленно поглощали его, пока он совсем не тонул. Все происходило о-о-очень медленно. Именно в этом состоял смысл казни. Некоторые пески быстро засасывают, а эти — медленно… мучения удлиняются. Пески надвигаются и захватывают жертву постепенно… она не может выбраться. Вот так римляне использовали зыбучие пески в качестве орудия казни преступников. Это была хорошая кара. А в моем рассказе человек составляет мозаику, на которой изображает себя, как его затягивают зыбучие пески… задолго до того, когда это на самом деле с ним должно произойти. Вы сами видите, это, что называется, утонченная пытка. Гораздо более мучительная, чем просто утопить в зыбучих песках… делая мозаику, художник ведь все время представлял, что с ним произойдет по окончании работы. Но именно благодаря своему воображению он сумел выполнить мозаику так замечательно… лучше, чем кто-нибудь другой, кого это не касалось.